Сармат. Кофе на крови

— Аустерджи — это святой Георгий, — поясняет Сарматов. — Осетины всегда поднимают второй тост в его честь.

— Ну так за Аустерджи! — говорит американец и опять залпом опрокидывает спирт, запивая его кровью.

Отдышавшись, он обращается к Сарматову:

— Я слышал, что ваш русский православный бог любит троицу...

— Верно! — подтверждает тот.

Американцу наливают третью кружку спирта, которую он, давясь, выпивает.

— Хватит, больше не наливай! — останавливает изготовившегося уже Алана Сарматов. — Такая доза «шила» и слона свалит!.. Ваня, раскурочь с десяток маслят, а порох — в кучку! — приказывает он Бурлаку, прокаливая на костерке лезвие десантного ножа. — Алан, сунь ему в рот берет, чтобы американскую улыбку не попортил!..

Тщательно вымыв спиртом руки, Сарматов подходит к американцу, который уже вырубился после наркоза и храпел на ложе из полыни у самого входа в пещеру.

— Держите его крепче, мужики! — просит Сарматов. — Лишь бы вену не задеть! У меня руки со страху дрожат, — бормочет он, погружая лезвие ножа в рану.

Американец дергается, громко вскрикивает, но не просыпается.

— Держите его, мать вашу!.. — кричит Сарматов. — Терпи, полковник!.. Терпи!.. — бормочет он, хотя ясно, что американец ничего не слышит. — Алан, лей «шило» прямо в рану...

Алан исполняет просьбу. Спирт смывает сгустки крови, и они, пузырясь, стекают на полынь.

— Где она тут, чмо долбаное! — бормочет Сарматов. — Найду тебя, сучара!.. Сейчас!.. Сейчас!.. Ага-а-а, вот ты где! Терпи, терпи, казаче, президентом станешь! — Лицо Сарматова заливает пот, буграми вздуваются вены на шее.

— Алан, лей спирт в дырку! — кричит Сарматов. — Так, так, вылезай, дурища! Еще!.. Еще! — уговаривает он и наконец восклицает: — Вот и она, долгожданная!..

Увесистый кусок свинца выскальзывает из окровавленных рук Сарматова и с глухим стуком падает на землю. Подняв его и взвесив на ладони, Морозов качает головой:

— Повезло, что из «бура». Из «калаша» ушла бы вбок. Ищи-свищи ее потом!

— Порох давай! — говорит Сарматов Бурлаку.

Порох полыхнул ослепительной вспышкой; оставшиеся после нее обугленные крупинки Сарматов высыпает в рану, прижимает их широкими листьями подорожника. Сверху, на марлевый тампон, ложится жгут полыни.

— Мужики, наложите тут повязку сами. А я пойду очухаюсь! — говорит Сарматов и, шатаясь, выходит из пещеры.

В раскаленном небе с неприятными, резкими криками описывают круги грифы. Ущелье плывет в знойном мареве, лишь заснеженные пики хребта по-прежнему сияют гордой неприступной красотой.

Сарматов садится на корточки возле самого обрыва и смотрит на горные вершины, пытаясь найти успокоение в их вечной, неизменной красоте. Из пещеры появляется Алан. Он подходит к Сарматову и протягивает ему кружку, от которой поднимается пар.

— Кофе, командир!.. — поясняет Алан.

— Кофе? — переспрашивает тот. — Какой кофе?..

— Растворимый... С сахаром... — растерянно смотрит на командира Алан.

— Пошел ты! — вдруг кричит Сарматов и бросается к краю пропасти. Рвотные судороги сотрясают его тело.

Когда приступ проходит, он возвращается и кладет руку на плечо Алана:

— Извини, брат... Душа с привязи сорвалась...

— Понимаю, Сармат! С кем не бывает! — улыбается тот.

— Ничего ты не понимаешь!.. Я ему пулю тащу, а сам еле себя сдерживаю... Ткнуть бы, думаю, тебя этим ножом под ребро... За всех наших ребят, тобой угробленных...

— О чем это ты?..

— Никарагуа... Кофейные плантации помнишь?

— Ну-у!.. — Алан по-прежнему ничего не понимает.

— Помнишь, мы все не могли понять, кто нас просвечивает...

— Ну-у?.. Помню...

— Так вот, очухается наш бравый полковник, ты у него спроси!.. Думаю, он много интересного тебе поведать может! Только тихонько спрашивай, чтоб мужики ненароком не услыхали, а то они его на мелкие кусочки разорвут!..

Владивосток 12 июня 1985 г.

Самолет Ту-154 с закрашенными белой краской иллюминаторами делает круг над бухтой и идет на посадку. Когда он замирает на бетонке, в салон, заполненный бойцами Отдельной мотострелковой дивизии особого назначения, входит высокий, костистый генерал-майор в сопровождении золотопогонной свиты. Он еще с трапа рявкает во все горло:

— Всем оставаться на местах! Переодеться в гражданское, получить оружие!

— Куда нас, товарищ генерал? — интересуется молоденький лейтенант.

— Вас — никуда! — прищурившись, отрезает тот и кивает свите.

Двое офицеров тут же обступают лейтенанта с двух сторон и подталкивают к трапу.

— За что, товарищ генерал? — побледнев, кричит он.

— За то, что глупые вопросы задаешь! — следует ответ.

Быстро переодевшись в гражданские костюмы и получив новенькие, в заводской смазке, АК-74, бойцы занимают места в креслах.

— Первый раз командира в гражданском вижу! — наклоняясь к Алану, шепотом говорит Бурлак.

— Слушай, вах!.. Почему мы его не женим? — восклицает тот, окидывая Сарматова оценивающим взглядом.

— Я ему предлагал, — говорит Силин. — А он — ткачиху не хочу. Казачку, говорит, подавай, чтобы, мол, ихнему роду не было переводу.

— А осетинка ему не подойдет, а? — спрашивает Алан.