Сармат. Все романы о легендарном майоре спецназа

– Начальник, давай кидать, что ли, твоих лягушек в трюмы, а то опять до утра не успеем, – сказал подошедшему к составу Савелову кряжистый, с вислыми запорожскими усами бригадир такелажников.

– Давай, Иван! – поднес тот к глазам часы. – Нынче к шести по нулям, кровь из носу, управиться надо. Перекидаете к этому сроку, по сотне накину каждому за ударный социалистический труд и сверх того три ящика сорокаградусной на бригаду.

– Во-о, бляха-муха, халява поперла! – пробасил сразу повеселевший бригадир. – Уважил, начальник, в нашем городе люди километровые очереди у водочных магазинов еще до рассвета занимают… А нельзя ли, коль такое дело, моим хлопцам зараз по стопарю для сугрева?

– Первый эшелон разгрузите, тогда можно…

– Добре! – согласился бригадир и, поднеся к губам портативную рацию, заорал во все горло, перекрывая рокот моря, шум дождя и вой ветра: – Наваливайся, бляха-муха, на лягушек, хлопцы, чтоб к шести по нулям закупорить их, бляха-муха, как тараканов в трюмах. Кооператоры тройным наличняком «капусту» отстегивают, а сверху по два пузыря на рыло. Есть, бляха-муха, смысл корячиться, хлопцы.

– Иван, груз прожекторами не особо свети, – тронул его за плечо Савелов. – И еще… Ежели какой посторонний будет интересоваться, куда, мол, груз и откуда, кто бы он ни был, хоть сам апостол Гавриил, сразу дай знать мне или моим ребятам.

– С понятием, начальник, – дело государственное, – пробасил тот.

– Правильно – государственное! – многозначительно поднял палец к небу Савелов. – Еще, бугор, скажи своим хлопцам: пока последняя лайба не выйдет в нейтральные воды, никого из них мои люди с территории порта не выпустят.

– Добре, – хмуро кивнул тот и бросился расставлять людей по рабочим местам.

Повинуясь его командам, забегали вдоль вагонов дюжие мужики-такелажники в защитных касках, завизжали в небе поворотные башни портальных кранов, а над вагонами нависли долговязые стрелы с полутонными раскачивающимися крюками на металлических стропах. Чумазые солдаты-танкисты под забористую матерщину офицеров разносили кувалдами деревянный камуфляж на полувагонах, сдирали с танковых башен и пушек каляный, набухший влагой брезент. Такелажники тут же заводили под танки стропы и цепляли их крюками. По несуетливой сноровистости такелажников можно было понять, что с подобным грузом они сталкиваются не впервой.

– Майна! – крикнул крановщику по рации бригадир, и первая многотонная раскрашенная в рыжие цвета пустыни стальная махина, приподнявшись над полувагоном и раскачиваясь в стропах, поплыла к трюмному зеву корабля. Едва она скрылась в нем, как над трюмом зависла следующая. Так дело и пошло – с интервалом в три-четыре минуты. Когда очередной танк опускался на броневые плиты трюмной палубы, к нему сразу бросались танкисты и, включив двигатели, своим ходом по трюмному пространству размером с футбольное поле отводили в соответствующее место.

Хотя вовсю крутились лопасти вентиляторов вытяжки, скоро танкисты в трюме от солярочных выхлопов едва могли рассмотреть друг друга даже на расстоянии пяти шагов. Сизый дым разъедал горло и глаза. По приказу старшего офицера танкисты надели противогазы и каски с фонарями, став похожими в них на монстров из голливудских фильмов ужасов.

Савелов наблюдал за началом погрузки с промежуточной площадки портального крана. Здесь его и нашел седой, с тоскливыми глазами таможенник.

– Давай проштампую твои бумаги, товарищ председатель кооператива, – сказал он, глядя мимо Савелова. – Начальство мое таможенное с твоим начальством, итит их мать, все согласовало и мне строго-настрого приказало в твой груз длинного носа моего не совать. А кто я против твоего и моего начальства?.. Тьфу, червяк!.. Хотя нюхом чую – дело тут, парень, не экспортной сельхозтехникой пахнет, а годками пятнадцатью колымской отсидки, если не вышкой…

– В России от сумы да от тюрьмы, как говорится, не зарекаются… – усмехнулся в ответ Савелов, наблюдая с волнением, как влипает в листки накладных круглая массивная печать.

– То-то и оно! – вздохнул таможенник. – Вас, ушлых кооператоров, теперь развелось, как у нас в Судаке на виноградниках нонешним летом филлоксеры. И поди ж ты, все вы, поганцы, с мохнатой кремлевской лапой. Мне, старику, против вас переть дурнее, чем ссать против ветра. Эхма, куда катимся?!

– Куда-нибудь прикатимся…

– Прикатимся, прикатимся… А все ж, как в кино говорится, за державу больно обидно. – Он опять вздохнул, не выпуская из прокуренных пальцев последней кипы проштампованных накладных.

Оглянувшись по сторонам, Савелов вложил в эти пальцы по-банковски запечатанную пачку сторублевых купюр. Тот, хмыкнув, скривился будто от зубной боли, однако опустил ее в оттопыренный карман форменного плаща.