Сарторис

Девочка постояла еще немного, догом послушно повернулась и ушла.

– Пересядь подальше, – еще раз повторила Белл. Хорес сел на стул, и Белл снова заиграла – громко, быстро, с каким-то холодным остервенением.

Над головой снова раздался топот Гарри – они с гостем теперь спускались по лестнице. Гарри что-то говорил, потом голоса удалились и смолили. Белл продолжала играть; в темной комнате все еще витал слепой порыв к самозащите – так судорога мышцы держится еще долгое время после того, как исчез вызвавший ее импульс страха. Не оборачиваясь, Белл спросила:

– Ты останешься ужинать?

– Нет, – отвечал он, внезапно возвращаясь к действительности.

Она не встала вместе с ним, не повернула головы, и он через парадную дверь вышел в поздние летние сумерки и увидел, что над неподвижными деревьями уже мерцает бледная звезда. На дорожке возле самого гаража стоял новый автомобиль Гарри. Сам Гарри копался в моторе, а дворецкий – он же садовник, он же конюх – держал над его нависшей, словно утес, годовой переносную лампу, освещавшую мягким синеватым сиянием склоненную спину Гарри, а также его дочь и Рейчел, которые, держа в руках инструменты и извлеченные из чрева автомобиля детали, с сосредоточенным вниманием на несхожих лицах стояли рядом с ним. Хорес направился к своему дому. Не успел он дойти до угла, где ему надо было сворачивать, как уличные фонари зашипели, мигнули, погасли и снова вспыхнули под сводами листвы на перекрестках.

3

В этот вечер состоялся концерт маленькой Белл – торжественное завершение ее музыкального учебного года. В течение всего вечера Белл ни разу на него не взглянула, не сказала ему ни слова – даже в прощальной суматохе у дверей, когда Гарри пытался зазвать его наверх выпить стаканчик на сон грядущий и когда он на мгновенье ощутил ее близость и почувствовал крепкий запах ее духов. Но она не сказала ему ни слова даже и тогда, и он наконец отодвинул Гарри в сторону, закрыл дверь, за которой осталась маленькая Белл и полированный купол Гарри, шагнул в темноту и убедился, что Нарцисса его не дождалась. Она была уже на полдороге к улице.

– Если тебе со мною по пути, пойдем вместе, – крикнул он ей вслед.

Она не ответила, не замедлила шаг, и когда Хорес ее догнал, продолжала идти в том же темпе.

– Интересно, почему взрослые создают себе столько хлопот, заставляя своих детей делать нелепые вещи? – начал он. – Белл собрала полный дом людей, которые ей совершенно ни к чему и большинству которых она не нравится, заставила маленькую Белл сидеть три часа после того, как ей пора ложиться спать, и в результате Гарри напился, Белл в дурном настроении, маленькая Белл так возбуждена, что не сможет уснуть, а мы с тобой жалеем, что не остались дома.

– Зачем же ты тогда к ней ходишь? – спросила Нарцисса.

Хорес внезапно умолк. Они шли через тьму к следующему фонарю, на фоне которого ветви деревьев казались отростками черных кораллов в желтом море.

– Ах, вот оно что, – сказал Хорес. – Я видел, как ты разговаривала с этой старой кошкой.

– Почему ты называешь миссис Мардерс старой кошкой? Потому, что она сообщила мне нечто интересующее меня и, по-видимому, давно известное всем?

– Вот кто, значит, тебе рассказал… А я-то думал… – Он взял ее под руку, но рука ее осталась безответной. – Милая старушка Нарси.

Миновав сквозистые тени под фонарем, они снова вошли в темноту.

– Это правда? – спросила она.

– Ты забываешь, что ложь – это борьба за существование, – сказал он, – способ, при помощи которого слабый человечек приспосабливает обстоятельства к предвзятому понятию о самом себе как о личности, играющей значительную роль в мире. Месть злобным богам, – Это правда? – настаивала Нарцисса.

Они шли под руку; она мрачно настаивала и ждала, а он мысленно составлял и отбрасывал фразы, при этом ухитряясь еще находить время, чтобы посмеяться над собственным фантастическим бессилием перед лицом ее постоянства.

– Люди обычно не говорят неправду о том, что их не касается, – устало отвечал он. – Они глухи к миру, даже если они не глухи к жизни. За исключением тех случаев, когда действительность оказывается намного интереснее их представления о ней.

Она мрачно и решительно высвободила свою руку.

– Нарси…

– Не смей, – сказала она. – Не смей меня так называть.

На следующем углу, под следующим фонарем, им надо будет сворачивать. Над сводчатым каньоном улицы бледными немигающими глазами смотрели вниз злобные боги. Хорес сунул руки в карманы и некоторое время шел молча, между тем как его пальцы изучали обнаруженный ими в кармане незнакомый предмет.

Он вытащил его – это оказался листок толстой почтовой бумаги, сложенный потопам и пропитанный уже начинавшими выдыхаться крепкими духами. Этот запах, так хорошо ему знакомый, на минуту сбил его с толку – как лицо, которое смотрит на вас с гобелена. Он понимал, что лицо сейчас всплывет, но пока он держал в руке записку, пытаясь отыскать это лицо в лабиринтах охватившей его рассеянности, рядом неожиданно и жестко заговорила его сестра:

– Ты весь пропитался ее запахом. О, Хорри, она такая грязная!