Саша Черный: Печальный рыцарь смеха

Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом,
            Жена на локоны взяла последний рубль,
            Супруг, убитый лавочкой и флюсом,
            Подсчитывает месячную убыль.
Кряхтят на счетах жалкие копейки:
            Покупка зонтика и дров пробила брешь,
            А розовый капот из бумазейки
            Бросает в пот склонившуюся плешь.
Над самой головой насвистывает чижик
            (Хоть птичка божия не кушала с утра),
            На блюдце киснет одинокий рыжик,
            Но водка выпита до капельки вчера.
Дочурка под кроватью ставит кошке клизму,
            В наплыве счастья полуоткрывши рот,
            И кошка, мрачному предавшись пессимизму,
            Трагичным голосом взволнованно орет.
Безбровая сестра в облезлой кацавейке
            Насилует простуженный рояль,
            А за стеной жиличка-белошвейка
            Поет романс: «Пойми мою печаль».
Как не понять? В столовой тараканы,
            Оставя черствый хлеб, задумались слегка,
            В буфете дребезжат сочувственно стаканы,
            И сырость капает слезами с потолка.

Обычно этот текст комментируют очень узко: в нем-де изображены уродливые приметы быта, в котором нет места подвигу, присутствует гротескная образность и т. д. Мы же предлагаем мысленно его озвучить. Ревет пацан, стучат костяшки счет, стонет офлюсенный супруг форсихи, надрывно свистит голодный чижик, орет бедная кошка, жиличка-белошвейка воет романс, гремит ее машинка, чья-то сестра лупит по роялю, дребезжат стаканы, и в довершение пытки мерно капает с потолка. Хороша обстановочка! Здоровый человек и не обратил бы на нее внимания, но появление в финале капели для Саши Черного закономерно как мечта о том, чтобы падающие капли превратились в ливень и затопили жуткую квартирку.

Интересно, что «Быт» имел посвящение Корнею Чуковскому. То ли потому, что Корней Иванович сам был шаток в отношении нервов и мог оценить трагизм ситуации, то ли оттого, что милая семейка из стихотворения была подсмотрена в родной для обоих Одессе, то ли Саша просто хотел напомнить Чуковскому о себе. Весной 1909 года он все еще ждал от Корнея Ивановича помощи в издании своего поэтического сборника и очень нервничал из-за того, что тот молчит. Наконец, не выдержав, отправил в Куоккалу письмо, сохранившееся в архиве Чуковского. Оно не датировано, но, как увидим в дальнейшем, могло быть написано не позднее августа 1909 года.