Саша и Шура

Так что в моё отсутствие связь дедушки с домашними пациентами поддерживала тётя Кланя, а когда я приезжал, у неё как бы наступали летние каникулы. В этом году Клавдия Архиповна решила подробно рассказать мне обо всех дедушкиных больных, всем дала характеристики, а некоторым такие едкие, что я решил быть с тётей Кланей в добрых отношениях и по возможности не попадаться ей на язык.

Клавдия Архиповна объяснила мне, что некоторые дедушкины больные здоровее, чем мы с ней, но просто очень любят глотать лекарства (есть на свете такие странные люди!) и вообще пользуются дедушкиной добротой.

– Ты этих гони! – сказала Клавдия Архиповна. Потом взглянула на меня, сообразила, что я не знаком со всеми белогорцами, как она, с самого их детства и что поэтому мне неудобно будет гнать их из дедушкиного дома. – Ну, в общем, объясняй им, что дедушка очень занят. А то, если они все со своими болезнями на него насядут, мы его скоро самого в больницу свезём. И денег-то ведь он ни разу ни с кого не взял. Ни копеечки! Уважают его за это… Но только от этакого уважения покоя нет ни на минуту!

В прошлом году летом я готовился к переэкзаменовке, поэтому часто бывал дома, и это было очень удобно для дедушкиных больных. А в этом году у меня переэкзаменовки не было, и поэтому дедушкина комната днём часто оказывалась запертой на ключ. Но, уходя из дому, я предупреждал об этом Клавдию Архиповну. Для посетителей это было хуже, потому что некоторые из них тётю Кланю боялись, а меня, уж конечно, не боялся никто…

В тот день, о котором я хочу рассказать, я утром вызвал тётю Кланю во двор и передал ей два рецепта. Дедушка оставил их для больного, который должен был приехать с дальней окраины города – Хвостика.

Я вызвал Клавдию Архиповну во двор, а не поднялся сам на её аккуратненькое крылечко и не вошёл в комнату, потому что не хотел в то утро встречаться с Сашей. Я объяснил тёте Клане, что очень тороплюсь по важным делам. Она поворчала немного «для порядка», потом взяла рецепты. А я, оглянувшись на окна и убедившись, что Саша меня не видит, быстро вышел на улицу и направился к остановке автобуса.

С этого утра я начал проявлять личную инициативу и самостоятельность в нашей общей борьбе за город высокой культуры!

Личную инициативу я начал проявлять прямо с автобусной остановки… Я увидел худенькую молодую женщину, со всех сторон окружённую чемоданами, узлами и корзинками. За руку она держала девочку лет трёх или четырёх, которая всё время весело прыгала на одной ножке: ей не нужно было в скором времени поднимать и втаскивать в автобус весь этот багаж – и настроение у неё было отличное. А у матери вид был растерянный и несчастный, хотя по загару было видно, что она только закончила свой отдых в Белогорске и возвращалась домой.

Как только я занял за ней очередь, женщина сразу стала мне жаловаться:

– Ездить куда-нибудь с малышами – одно наказание! Ведь им всё нужно: и постель, и игрушки, и даже, простите, горшок…

Зелёный горшок лежал на самом видном месте, и я его сразу заметил. Женщина растерянно переводила взгляд с него на корзину, а с корзины – на туго набитый полосатый узел.

Подкатил автобус, новенький, обтекаемый, блистающий голубой и белой краской, без едкого запаха бензина и без чёрной дымной ленты позади, какая бывает у старых тупоносых автобусов. Женщина заметалась между узлами и чемоданами, а я внезапно почувствовал в руках какую-то необычайную силищу, хоть папа и называл мои не очень упругие мышцы «лапшой».

– Возьмите на руки ребёнка! – коротко скомандовал я растерянной женщине.

Она молча подчинилась, прихватила другой рукой корзинку, а я с её чемоданом и полосатым узлом устремился к передней двери.

– Вы же имеете полное право! Вы же с ребёнком!.. – крикнул я ей на ходу.

– А я думала, что здесь… нет таких правил. Что это только в Москве…

– Здесь есть все самые правильные правила! Мы боремся за звание города высокой культуры!..

Я важно кивнул головой на свою повязку. Женщина только сейчас заметила её – и сразу стала мне во всём подчиняться. А шофёр между тем переднюю дверь не открывал. Тогда я на минутку опустил чемодан и узел на землю и требовательно постучал в дверь. Я указал шофёру на свою повязку, потом на женщину с ребёнком – и двери гармошками разъехались в разные стороны.

– Прошу вас!.. – сказал я женщине. (Она поднялась по ступенькам.) – Теперь посторонитесь! Поберегите ребёнка!..

Я лихо закинул в автобус чемодан и узел. При этом как-то само собой у меня изо рта выскакивали фразы, которые я слышал от носильщиков на вокзале. Женщина хотела меня поблагодарить, но двери-гармошки захлопнулись, и я благодарности её не услышал. А у задних дверей ещё продолжалась посадка…

– Молодой человек! Молодой человек! Подойдите, пожалуйста, сюда, – кричала мне какая-то женщина, тоже загорелая, тоже закончившая, должно быть, свой отдых, но совсем не худенькая, без ребёнка на руках и всего-навсего с одним чемоданом. Она решила, что я работаю носильщиком на автобусной остановке.