Саша, привет!

– Эдуард Владимирович, здравствуйте! Ещё не здоровались сегодня! Простите, отвлекла. Может, чайку, кофейку?

– Света, ну, блин, ну видишь, я с человеком говорю, по СК, ну что вот ты. Хотя да, давай. Сергей… э-э-э… Петрович, давайте, может, чайку? Кофейку?

– Ну… давайте.

– Чего? Чай, кофе?

– Давайте чай. Зелёный есть?

– Найдём. Света, два чая, чёрный и зелёный.

– Спасибо.

– Может, коньяка? У меня есть. Случай подходящий. Извините, конечно.

– Ну давайте.

– Правильно. Я бы на вашем месте… Простите. Знаете, профессиональная деформация.

В дверь без стука врывается человек начальственного вида, подходит к столу, показывает на компьютер.

– 1С открой.

Эдуард Владимирович некоторое время возится с компьютером.

– Сейчас, Пётр Павлович, секундочку… висит…

– Всё у тебя висит всегда.

– Извините, вот.

– Вот это видишь?

– А… да… Это вчера ещё. Ну, вы же знаете, что там было.

– Если завтра оно ещё вот так будет… В общем, ты понял.

Человек начальственного вида стремительно выходит из кабинета.

– Короче… блин, не дают слова сказать. Ну, в общем, я должен вас проинформировать. Как приговорённого. Вы, конечно, знаете, что у нас в стране в порядке национального проекта гуманизации правоохранительной системы введена смертная казнь за ряд преступлений. В том числе вот по вашей части тоже. Смертная казнь максимально гуманизирована. Ну, я не буду долго.

– Ну а почему. Расскажите подробно. Мне, знаете, интересно.

– Подробно вам на Комбинате расскажут. Короче, сделано всё так, чтобы не было вот этих казней, как раньше, с палачами и всем вот этим. Чтобы никто не был убийцей. В общем, вы заселитесь на Комбинат, и вас каждый день будут выводить на прогулку, в один из разов сработает автоматический пулемёт и расстреляет вас. Может сработать на пятый день, может через тридцать лет. Как повезёт. Условия там хорошие, будете жить, как в гостинице.

Дверь приоткрывается, в кабинет заглядывает предыдущая секретарша:

– Эдуард Владимирович, к вам Пал Палыч из Второго управления.

– Скажи, что буквально минуту. Минуту!

– Хорошо, Эдуард Владимирович!

– Короче, я вам в целом ситуацию описал. Как-то вот так. В общем, гуманно всё, без всяких вот этих вот казней, ничего не почувствуете. Новое время, новые веяния. Вы извините, коньячок допивайте. Простите, у меня встреча сейчас, извините. Я вам, в общем, как бы это сказать… сочувствую. Но, знаете, закон есть закон. Вот с этими документами в Комбинат, 20-го. Вот тут адрес, давайте подчеркну вам. С 10 до 20. Всё, давайте, счастливо. Держитесь, ничего страшного на самом деле.

Эпизод 6

Мы видим, как Серёжа идёт по пешеходной дорожке к дому, идёт по тротуару вдоль дома, подходит к подъезду. Дом обычный, современный, многоэтажный, не элитный, не бизнес-класса, но и не старый, брежневский или хрущёвский, просто относительно современный московский многоэтажный дом, серии П3 или КОПЭ или П44Т, что-то примерно такое. Этажей в доме много – ну да, он же многоэтажный. Серёжа подходит к подъезду, прикладывает к круглой штучке на железной двери круглую штучку на связке своих ключей, раздаётся писк, Серёжа открывает дверь, входит в подъезд, здравствуйте, Наталья Семёновна, Наталья Семёновна величественно кивает, Серёжа идёт к лифту, вызывает лифт, ждёт, лифт подъезжает, Серёжа входит в лифт, нажимает кнопку своего этажа, лифт начинает движение.

Лифт движется долго, долго, очень долго.

Лифт движется, движется.

Лифт всё движется, Серёжа неподвижно находится в лифте.

Лифт приезжает на нужный Серёже этаж.

Серёжа покидает лифт, возится с ключами, открывает дверь.

Серёжа входит в квартиру.

Серёжа осуществляет обычную входную возню, которую всегда осуществляет входящий человек, – возится, возится. Возится с курткой (её рукава не очень-то подчиняются), возится с повешением куртки на вешалку (она не вешается, потому что вся вешалка занята другой верхней одеждой), пытается снять обувь, она далеко не сразу снимается, потому что шнурки запутываются, и Серёжа нелепо скачет на одной ноге, пытаясь развязать шнурки, и они от его скакания только ещё больше затягиваются, и он просто стаскивает обувь с ноги, насильно стаскивает, через сопротивление, и потом долго пытается, держа в руках обувь, развязать ненавистные, неподчиняющиеся шнурки, и у него сначала плохо получается, а потом к нему всё же приходит успех, и он снимает другую обувь с другой ноги уже относительно легко, или как это лучше сказать, «снимает обувь» – это ведь можно сказать только об обоих предметах обуви, «снимает обувь» – это ведь когда человек просто снимает всю обувь, которая на нём, то есть оба предмета обуви, а когда он сначала снимает только один предмет обуви и борется с ним, то тут нельзя сказать «снимает обувь», потому что обувь – это оба предмета обуви, а когда человек мучительно борется с одним предметом обуви, нельзя сказать – «он снимает обувь», он снимает не обувь, а только один предмет обуви, в общем, наверное, нельзя сказать «он снимает с одной ноги одну обувь, а с другой ноги другую обувь», обувь – это сразу всё вместе, а когда по отдельности…

Господи.

Ох.