Саша, Саня, Шура

И вспомнил, как засыпал последний раз в  Саниной квартире.  Как она, нагая, оплела его и сопела в шею. А теперь все твое тепло, Александр Оболенский – кружка с чаем.

Саша нахмурился. Прошел и вылил остывший чай в раковину. Рефлексия – не его конек. Накосячил – исправляй.

Но он не представлял – как. Банальными извинениями и букетом  цветов тут не отделаешься.  Вопрос был гораздо глубже, но именно туда, глубже, Саша лезть боялся. Или пока был не готов.

Он протянул руку и достал с полки кастрюлю. Сварит себе пельменей, закинет топлива в топку и уснет, обожравшийся и тупой. Это лучше, чем пить водку. И по хрен на то, что от этого растет пузо. Саша и так после развода на водочной диете похудел так, что пришлось новые дырки  ремне проковыривать. Зато уснет.

А завтра… Завтра будет видно. Умение… способность… привычка жить одним днем стала для Александра Оболенского явлением обыкновенным. Жить одним днем. Выживать. Потому что положиться не на кого, и единственное тепло, которое тебе светит – это тепло от кружки с чаем. Или от тазика с пельменями.

А больше помощи ждать тебе не от кого.

На следующий день Александр узнал, что помочь ему могут. Генка Браун помог. Ну а разве не для этого существуют друзья? 

***

- Санька,  ты зачем Стрыкова до нервного тика довела?

- Хочешь  - и тебя доведу?

- Так, - Ротермель устроился верхом на соседнем стуле.  – У нас что – ПМС, ретроградный Меркурий или не с той ноги на метлу села?

- Что там у вас, Роман Робертович, я не знаю, - Саня медленно обернулась вместе с креслом. – Может, у вас ПМС, я таких интимных подробностей не знаю.  А у меня проект горит.

- А по-моему, у тебя какое-то другое место горит.

- Р-р-рома!!!

- Ну порычи на меня, порычи. Можешь даже по морде шлепнуть, я же видел, тебе эти конфеты хотелось Стрыкову по фейсу размазать.

- Рома, я не шлепну! Не отстанешь – покажу, как мне папа хук слева поставил!

- Вот не зря говорят – не называйте девочку мужским именем,  она вырастет пацаном,  - встал Ромка. И ловко увернулся от брошенной в его сторону папки-скоросшивателя. – Если я тебе кофе принесу, каковы шансы, что ты им в меня кинешь?

- Если принесешь молча – обещаю не кидать.

- Уф, боярыня сменила гнев на милость! - легко сделал пару шагов назад Ромка. И уже от дверей добавил:  - Санька, а ты парнишу своего любишь так же, как сейчас на него дуешься?

- Р-р-ротер-р-рмель! – в этот раз Сане попалась под руку печать. Ее Роммель безошибочным движением поймал. И скрылся за дверью со словами:

- Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь…

Какие мы образованные, сдохнуть можно!

К тому же хочется…

***

Внутри уже который день горело. Который день горело дикой смесью гордости, обиды и еще чего-то, не идентифицируемого.

Тебя Геночка предупреждал? Предупреждал.  И даже не раз. А ты что? А ты, Александра Игоревна, по стопам своей матушки. И ведь мама ее тоже предупреждала.

«Это мое упрямство, Сань. Я ведь видела, какой он. Но была уверена, что смогу его переделать. Запомни одно, доченька – мужчину переделать невозможно. Или люби его такого, какой он есть. Или не связывайся с ним».

Невозможно переделать.  Это так. Тебе Генка прямым текстом сказал: «Ирочка позовет, и он к ней побежит». А ты что? Не поверила? Не-е-ет, ты, дура великовозрастная, не просто не поверила. Ты думала, что он изменился. Из-за тебя изменился. Из-за ваших отношений.

Отношения. Ха! С каких это пор секс называют отношениями?!

Саня с остервенением пнула ни в чем не повинный диван. Встала, пошла на кухню. Руки чем-то занять надо. По дороге, в прихожей, взгляд зацепился за красную куртку. Ту самую, в которой она каталась с Шуркой на катке.  А как же знакомство с сыном? Неужели он всех своих… девушек с сыном знакомил?

Этот самый третий секретный ингредиент вдруг стал жечь особенно сильно.

Ревность это. Рев-ность.

К другой убежал. По первому же звонку. Не задумываясь, даже не предполагая иных вариантов помчался – стоило только ей, той, другой, позвонить. От тебя – к другой. И пусть она, эта другая, давно существовала в его жизни – от этого боль меньше не становится. И все наматывается и наматывается на какое-то гадское веретено. Гордость – тебе предпочли другую. Обида – да как он посмел?! Ревность – чем она лучше?! А я думала, ты меня…

Саня зажала себе рот ладонью. Подышала в нее.  А потом схватилась за телефон. Нет, так она точно чокнется. Она уже почти чокнулась. Срочно нужна психологическая реанимация.

***

- Геночка, привет.

- Так. Что надо?

- Вот так, значит? - Саня демонстративно изображала веселье, кокетство – все, что угодно, лишь бы не демонстрировать то, что наматывалась на этом внутреннем веретене.  – Звонишь лучшему другу, а он…

- Я Генка. Генри. Геннадий. Генрих. А когда я Геночка,  это не к добру. Последний раз я был Геночкой перед ошеломительной лекцией в твоем исполнении - о тотальном вреде бл*дства.

- Обещаю, никаких лекций!

- Сделаю вид, что поверил, - хмыкнул Генка. – Тогда излагай свои беды, дитя мое.