САШИНА СМЕРТЬ БЫЛА долгой, мучительной, неотвратимой. Кошмары атомного уничтожения — от грибоподобного облака Хиросимы до смертоносного дождя Чернобыля, не шли у меня из головы, когда я вспоминал, как он угасал у меня на глазах. С того момента, как он сделал свой смертельный глоток, у него не было никаких шансов; он получил дозу, эквивалентную двукратному пребыванию в эпицентре Чернобыля, а ведь все, кто был там один раз, умерли в течение двух недель. Его случай войдет в историю медицины как единственный пример столь высокой дозы радиации, разрушившей организм изнутри: сначала желудочно-кишечные мучения, будто он выпил крутого кипятку, потом фаза “ходячего призрака”, когда все клетки, лишившись ДНК, продолжают работать по инерции до тех пор, пока органы и системы тела не начинают отказывать один за другим. Страшнее не бывает.
И вместе с тем, трудно представить себе более значимый и наполненный смыслом конец, если эти термины вообще уместны, когда говоришь о смерти. Саша, опер божьей милостью, раскрыл свое собственное убийство, назвав исполнителя и заказчика еще до того, как были собраны доказательства и найдено орудие преступления. Неисправимый конспиролог, он не только выдвинул самую невероятную теорию заговора, но смог, ценой собственной жизни, ее с неопровержимостью доказать. И выполнить свой долг опера перед другими жертвами — жильцами московских домов, зрителями Норд-Оста, Юшенковым, Щекочихиным, Аней Политковской и полуисстребленным горным народом.
Размышляя о Сашиной жизни, главное, что я вижу — это чудо произошедшей с ним метаморфозы, грандиозного перерождения, когда белое стало черным, добро и зло поменялись местами, а грешники стали праведниками. Когда я встретил его в Турции, он был напуган и слеп. Но подобно путнику в древней притче, “чешуя отпала от глаз его и вдруг он прозрел”. За шесть коротких лет после побега, запутавшийся и напуганный участник преступной и злобной клики, он увидел свет, обрел ясность и храбрость, сделал все, что мог, и принял мученическую смерть. Будь я религиозным человеком, я развил бы здесь темы покаяния, искупления и спасения души. Но ограничусь лишь тем, что скажу, что Саша удивил меня, оказавшись гораздо более высоким и цельным человеком, чем многие и многие.
Что же касается Марины, то она так и не научилась думать о Саше в прошедшем времени: “Он такой суперреальный, земной, конкретный, он так сильно меня зарядил, что на этом заряде я двигаюсь до сих пор, как будто мы соединены проводами, и заряд не иссякает и не кончится никогда”.
Дом Литвиненко в Мосвелл-Хилл. (Andrew Stuart/EMPICS/Landov)
Марина на похоронах Саши. (Dylan Martinez/REUTERS)
Березовский и Вальтер Литвиненко на Хайгейтском кладбище. (Саша Гусов)
Последняя фотография, среда, 22 ноября 2006 года.
Мемориальная акция в Москве (Коммерсант)
Глава 29. Горячий след
“Когда появились первые сообщения об “Уотергейте”, Белый дом от них отмахнулся, назвав “малозначительным взломом”. А затем, шаг за шагом, начались дальнейшие разоблачения, и все это закончилось крахом Никсона, — сказал адвокат Джордж Мензис. — Думаю, что для Путина смерть Саши станет таким же “малозначительным отравлением”. У меня чувство, что сейчас начнут разворачиваться события, которые приведут к краху режима в России”.
Такую реакцию вызвал у Мензиса, безнадежного британского оптимиста, мой рассказ о полонии. В первые дни после смерти Саши я, как школьный учитель физики, объяснял всякому, кто готов был слушать, все, что смог узнать о физических, химических и биологических свойствах этого элемента Периодической системы Менделеева.