Саша, Володя, Борис... История убийства

— То-то и оно, — сказал Бадри. — Чекистов, как известно, бывших не бывает, но я знаю одно: если Андрей пошел против нас, то не от хорошей жизни. Чтобы заставить его, нужно было оказать очень сильное давление.

— Англичане утверждают, что у них неопровержимые доказательства, — сказал я.

— Ты видел эти доказательства? Нет. И я не видел. Я так и сказал полицейским, которые меня допрашивали: “Вы смотрите на это дело как на обычное убийство? Думаете, что если человек оставил следы на месте преступления, то вина доказана? А ведь это была спецоперация. И тут действуют спецправила и спецметоды, о которых вы даже и не подозреваете. Может, его использовали втемную, как приманку, чтобы выманить Литвиненко в ресторан. А там киллер вышел из-за колонны, брызнул из шприца в чашку, а заодно и загрязнил всех вокруг. Или, может, ему сказали: “Ты подкинь этому гаду таблетку, чтоб развязать язык, а мы подсядем за столик и зададим пару вопросов”. Но чтобы Андрей сознательно пошел на эту операцию с радиоактивностью, я представить себе не могу. Я уж не говорю, что полоний заразил его жену и восьмилетнего сына, которые там были…

В одном Бадри был прав: у Лугового не было мотива убивать Сашу, но была масса причин этого не делать. Он не стал бы это делать за деньги, ибо у него их было предостаточно, а потерять он мог больше, чем заработать. Он не мог выполнять заказ ординарных бандитов, так как по роду своей деятельности именно от них он и защищал своих клиентов. Будучи человеком аполитичным, он едва ли мог участвовать в каком-то хитроумном политическом заговоре, в борьбе кремлевских кланов и так далее. Иными словами, он не ввязался бы в эту авантюру, не убедившись, что приказ идет с “самого верха” и жаловаться некуда.

КАК ОТДАЮТСЯ ВЫСОЧАЙШИЕ приказы об убийстве? Из истории мы знаем, что главная забота августейших заказчиков в таких ситуациях — обеспечение “отрицаемости”, то есть отдача приказа в такой форме, чтобы всегда можно было уклониться от конкретной индивидуальной ответственности; ведь у находящегося на вершине особое положение: он-то не сможет в случае чего сказать, что “действовал по приказу”. Сталин никогда не отдавал приказы о ликвидациях от своего имени — это всегда было “решение Политбюро”. Как свидетельствует тайная звукозапись, сделанная майором госохраны Мельниченко в кабинете украинского президента Кучмы, тот не приказывал убивать журналиста Георгия Гонгадзе, он лишь попросил министра внутренних дел Кравченко “разобраться с этим грузином”. Потом, когда Гонгадзе убили, а министр застрелился, защитники Кучмы стали утверждать, что президент совсем не это имел в виду, а силовики его “не так поняли”.

Традиция “отрицаемости” в анналах высочайших заказов “мокрых дел” восходит к английскому королю Генриху Второму, изрекшему в декабре 1170 года: “Неужели никто не избавит меня от этого назойливого попа?” Он имел в виду своего недоброжелателя, Архиепископа Кентерберийского Томаса Бекета. Вскоре Бекета закололи прямо в храме четыре рыцаря, которые, как оказалось, “не так поняли” короля. Некоторые историки, впрочем, дают более развернутую версию слов Генриха: “Каких же жалких карликов и предателей я взлелеял у себя в доме, если они позволяют низкородному монаху так оскоблять своего государя!”

Именно в таком ключе я и представляю себе, как подал российский президент сигнал верным чекистам, пришедшим с докладом об очередной выходке Литвиненко, этого предателя, этого прихвостня Березовского: “Да заткнет ли кто-нибудь наконец рот этому придурку!” Мотивов для столь раздражительного отношения за шесть лет пребывания в Лондоне Саша дал предостаточно, а последней каплей могло послужить что угодно: статья о “кремлевском Чикатило”, досье на Виктора Иванова, раскрытие связей кремлевских чекистов с Тамбовской ОПГ, или обвинение в убийстве Политковской и уверенность Путина, что Анну специально убили, чтобы обвинить его в этом.

ЛУГОВОЙ С КОВТУНОМ едва ли знали об исторических корнях концепции “отрицаемости”, но она, безусловно, беспокоила их в практическом плане: они кожей чувствовали, что представляют опасность для своего могущественного заказчика.

Впервые их имена появились в лондонских газетах 21 ноября 2006 года, когда Саша Литвиненко ещё лежал в клинике Лондонского университета, сопротивляясь загадочной болезни. И двое приятелей заметались по Москве в поисках места для пресс-конференции. Ни одно из подцензурных СМИ не давало им площадки — очевидно, сверху не поступило никаких инструкций. Это еще более усугубляло панику: а вдруг из них сделают крайних? Или вообще ликвидируют? Им срочно нужно было выйти на публику, чтобы зарегистрировать свое существование.