Саша, Володя, Борис...

Спустя четыре дня Саша, Шебалин, Латышенок, Щеглов, Понькин и их “несостоявшаяся жертва” Трепашкин вышли на знаменитую пресс-конференцию. В ФСБ процветает коррупция и беззаконие, заявили они. Президент, Парламент и общественность должны провести независимое расследование. Они готовы выступить свидетелями. Все участники, кроме Саши и Трепашкина, скрывали лица лыжными масками или темными очками. Через несколько дней Доренко показал по телевизору фрагменты из их пасхального ночного интервью.

— Это был самый настоящий бунт, — вспоминал Саша потом. — Такого еще никогда не было, чтобы взбунтовалось целое подразделение из секретного управления, которое создали для совершения убийств. Все ФСБ смотрело, что будет дальше.

Пресс-конференция стала сенсацией, но прозвучала совсем не так, как хотели того Саша и его друзья. Они рассчитывали, что этот шаг всколыхнет общество, что обвинение Конторы в преступной деятельности от лица шести старших офицеров будет иметь последствия по существу и, как минимум, даст им защиту общественности и прессы. Но все пошло не так: пресс-конференция была воспринята исключительно как политический ход Березовского, а вовсе не как разоблачение порядков, царящих в ФСБ.

Три года спустя Саша с горечью написал в своей книге “Лубянская преступная группировка”: “Мы хотели обратиться к обществу, предупредить: если никто сейчас не остановит эту чуму, через два-три года она возьмет власть… Я рассчитывал, что журналисты поймут… Но на следующий день читаю в газете, что это провокация Березовского. Да при чем тут Березовский?! Он никого не заставлял туда идти, все шли сами, и никому он денег не предлагал… Сейчас все кричат — спецслужбы у власти! Немцов говорит про полицейское государство. Где они были тогда, в ноябре 1998 года? Никто даже слова не сказал!”

Пресс-конференция не достигла и того, чего ждал Борис, она не выкурила Путина из раковины. Новый начальник ФСБ отреагировал сдержанно и, с политической точки зрения, очень осторожно. Он заявил, что у бунтовщиков нет никаких доказательств, и обвинил их в нарушении дисциплины и даже, возможно, закона. Но ни слова не сказал по существу обвинений.

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ЕЛЬЦИН все больше погружался в депрессию. Он чувствовал себя глубоко одиноким. Его надавние фавориты, “младореформаторы” и их друзья-олигархи, предали его и занялись личным обогащением в самый ответственный момент борьбы с коммунистами. Конфликт между Чубайсом и Березовским, который расколол его политическую базу, продолжался в вялотекущей форме даже теперь, когда надо всем реформаторским лагерем нависла общая угроза. До выборов оставалось чуть больше года, а у президента не было ни малейшего понятия, кто мог бы стать его преемником и какие ресурсы этот человек сможет противопоставить коммунистам.

7 декабря 1998 года Ельцин прервал пребывание в больнице, чтобы уволить главу администрации Валентина Юмашева, заменив его пятидесятилетним генералом Николаем Бордюжей, в прошлом начальником отдела кадров КГБ СССР, а в последнее время командующим Пограничными войсками. Было ясно, что президент вновь стал искать противовес коммунистам среди силовиков. По Москве поползли слухи, что Бордюжу примеряют на роль ельцинского преемника.

“Теперь меня или убьют, или посадят в тюрьму”, - сказал Саша Марине.

На фоне кризиса, разразившегося в Москве, продолжает ухудшаться ситуация на Кавказе. 19 августа 1998 года радикальная секта ваххабитов захватила две дагестанские деревни, провозгласив “независимую исламскую республику” и установив здесь законы Шариата. После примирительной встречи с мятежниками, которых он назвал “симпатичными экстремистами”, министр внутренних дел Сергей Степашин позволил им остаться на захваченной территории, создав тем самым плацдарм для радикалов, недосягаемый для сил Масхадова.

Тем временем число заложников в Чечне перевалило за сотню. Заместитель Степашина Владимир Рушайло, при неофициальном участии Березовского, начал прямые переговоры с полевыми командирами, в обход правительства Масхадова. 20 сентября Березовский вывез из Чечни двух англичан, Джона Джеймса и Камиллу Карр, которые провели в плену четырнадцать месяцев.