У каждого из нашей тёплой компании есть своя печальная история перемещения туда, где он сейчас находится. Такой небольшой персональный конец света.
Вот, например, Владик, или, как его называют дедушки, «маэстра». Был Владик студент престижного учебного заведения, краса и гордость своей семьи, спортсмен и благородный романтический дурак. И полюбил он однажды не ту девушку. Не скромную хорошо воспитанную подружку детства умницу–красавицу, а оторву и потаскушку без роду, без племени. Слишком велико оказалось чувство для одного Владика, слишком ценен подарок. И многое нужно было отдать взамен. Вот он и отдал – себя. А то, что ходит сейчас по вагонам и играет разные музыки, это просто оболочка. Кокон. Сам Владик теперь далеко-о.
Завтра у нас с Тамарой большое событие культурного значения – мы идем в кино. В настоящий кинотеатр долбидиджитал. На картину с прикольным названием ми-у-зикл.
А поскольку мы с Тамарой не можем себе позволить чесаться и вонять в приличном месте, сегодня у нас большая помывка с полной сменой амуниции.
Узелок с праздничными нарядами у меня наготове с прошлого года – привязан к антенне на крыше, чтобы наряды не завшивели раньше времени. Досталось мне это великолепие на рождественской раздаче в немецкой общине при церкви. А в церковь меня загнал лютый мороз. Повалилась я скромно на лавочку у входа, а когда отошла, начала осматриваться. Обстановка показалась мне достаточно простой, если не сказать бедной.
С нашими-то церквями по интерьеру никакого сравнения. Мимо меня тихо сновали какие-то люди с вещами – наверное, немецкий бог раздавал подарки. Отогревалась я долго, впрок, пока ко мне не вышел аккуратный дяденька в золотых очках и с большим пакетом.
Пока я соображала, что к чему, дяденька исчез, а пакет остался. Схватила я его, как лиса петуха, и понеслась на улицу, не веря своему счастью. Распотрошила в укромном месте и обомлела – ворох одежды, все такое красивое и чистое, особенно меня потрясли
два пушистых розовых носочка. Можно сказать, что и размерчик у одежки был почти мой, если закатать некоторые штанины и рукава.
Тайник свой я регулярно проверяла – не унесло ли ветром, не свили ли в моем гардеробе праздничное гнездо городские вороны, не приделали ли ему ноги вездесущие бомжи. Обошлось. Зябким февральским вечером я вскарабкалась на крышу и отвязала узелок.
13.
Собственно помывка оказалась целым приключением. Сначала мы долго шли по каким-то суровым промышленным пейзажам через пробитые в бетонных заборах дыры, потом спасались от стаи озверевших собак. Когда совсем стемнело, наконец вышли на объект – котельную, в которую, радостно матюгаясь на принесенную Тамарой бутылку, нас запустила некая личность неизвестного пола.
«А зачем такие трубы, – я спросил истопника, – для чего такие трубы – по стене до потолка?» Труб и вправду было навалом. И здорово шумело. «Для того мы воду греем, чтоб она по трубам шла, чтоб текла по батареям из горячего котла…» В детстве мне это стихотворение очень нравилось, и я с удовольствием его декламировала, когда получала задание «прочитать стишок». Слушатели, как правило настроенные на печальную историю об оторванной медвежьей лапе или уроненном в речку девочкой-растяпой мяче, выглядели несколько озадаченными, когда ангельского вида двухлетний ребенок чётко и с выражением начинал докладывать: «Мы в подвале побывали. Там котельная – в подвале…». К этому возрасту я уже могла рассказать любой стишок из потрепанной красной книжки с красивым загадочным названием АГНИЯ БАРТО. Но больше всего мне нравились рисунки – просто черточки и линии, из которых выстраивался целый мир – игрушек, страдающих от жестокого обращения, и плохо воспитанных детей со странным названием
А поперлись в такую даль, можно сказать к черту на кулички, подвергая свою жизнь разнообразным опасностям только потому, что даже в обыкновенную общественную баню нам с Тамарой сейчас вход заказан – бомжей туда не пускают. Не больно то и хотелось. Мы девушки гордые.
Истопник Мария принесла нам большой мешок для старой одежды и забрала «польты и обувку» для прожарки. После водных процедур с применением шампуня от блох в тесной кабинке с табличкой «душевая для персонала» и торжественного процесса переодевания во все чистое, мы проследовали к праздничному столу. Стол, впрочем, оказался достаточно скромным, главным украшением его служила уже ополовиненная бутылка и довольное, раскрасневшееся лицо Марии.