Сашенька

Почему-то вспомнился обед у брата на прошлой неделе. Лорисы славились своим счастливым браком, но зануды-графа не было на обеде, поэтому Гидеон провозгласил для Мисси то, что он называл «Манифестом Гидеона»: давайте получать от жизни удовольствие, поскольку жизнь коротка и завтра мы умрем. Гидеон вспомнил: когда он прощался с Мисси, она посмотрела на него своими мигающими глазами с лучиками морщин — от смеха морщины появлялись и вокруг рта, — и недвусмысленно крепко пожала ему руку со словами: «Было бы прекрасно снова поговорить о Мейерхольде и театре. Я полагаю, вы будете у баронессы Розен в «Астории»… — и она назвала дату. И вдруг оказалось, что прием сегодня вечером. Тогда Гидеон не стал развивать эту тему, но сейчас его отдохнувший и сытый фаллос — великолепный толкователь женских намерений — зашевелился. Ему необходимо сейчас же ехать на прием.

Мисси никогда ранее не обращала на него ни малейшего внимания. Она достаточно сильно любила радости жизни: чтобы быть подругой Ариадны, следует многим интересоваться. Но она никогда ни с кем не заигрывала, и уж с ним — тем более. Гидеон решил, что война, потеря уважения к власти, постоянно меняющиеся министры, волнения на улицах, вероятно, встряхнули дерево со спелым персиком, который при иных обстоятельствах никогда бы не упал на землю. Гидеон подумал о губах Мисси Лорис, о ее теле — коротко стриженная блондинка была костлява и плоскогруда, — однако ему внезапно так захотелось ощутить подлинную радость от прикосновений к новому телу, губам, шелковистой коже ее бедер. Он усмехнулся самому себе: этот похожий на медведя гигант способен на эротические подвиги, достойные Геракла, в которые никто, за исключением самих дам, не поверил бы. Однако сам он так и не привык к такому успеху на эротическом поприще. «Почему эти красотки выбирают меня? — подумал он. — Меня? Уж кого-кого, но меня? Я грубая скотина — как еврей-шинкарь! Да какого черта! Я не жалуюсь!»

Он просто не мог сдержаться: он должен сегодня же найти Мисси. Но если он отдаст Вере двести рублей, он не сможет купить дамам напитки и пирожные. Что же делать? Он нахмурился. Он поступит так, как обычно поступал.

Несколько секунд спустя, пока Вера угрюмо мыла посуду, Гидеон улизнул, оставив пятьдесят рублей на столике в коридоре. Остальное он приберег для себя.

Мушь помогла ему натянуть сапоги и передала «нашу меньшевистскую статью». Вика лишь покачала головой, поджав губы:

— Уже уходишь, папа? Я так и знала. Так и знала! Так и знала!

— Мы поменяем замки, тунеядец! — прокричала Вера вдогонку. 

* * *

Оказавшись на улице, Гидеон не мог найти извозчика.

«Вера и Вика — вот парочка зануд! Я трус, неисправимый, бесстыжий гедонист — но я счастлив! Голова идет кругом от предвкушения! Ну и что, если человек счастлив? Мы сами кузнецы своего счастья! Что есть люди? Обычные животные. Я умру молодым. Я не доживу до старости, поэтому поступаю так, как мне подобные. Кроме того, мне нужно идти! Необходимо отнести статью в газету».

Он вдохнул морозный воздух. Вдалеке разнеслось странное эхо. Хлопки выстрелов, гудки заводов, рев и гул моторов, громкие крики — но тут все казалось на удивление спокойным. По дороге к «Астории» он сгорал от нетерпения увидеть голые плечи Мисси, ее гладкий живот, почувствовать запах женского пота, ее духов и шампуня. Он вышел на большой проспект.

Сначала послышался какой-то неясный шум, потом глухой стук, переросший в грохот. Широкий проспект заполнился людьми; закутанные от мороза лица, тяжелые пальто делали их похожими на неизвестные создания, а не людей, шагавших в одном направлении.

Он вошел в гостиницу, снова почувствовав себя по-настоящему дома среди сверкающего паркета, отливающих золотом и металлом лифтов, стойки из мореного дуба.

— Как обычно, месье Цейтлин? — спросил бармен Рустам. В «Астории» царила атмосфера необузданного веселья. Сбросив пальто и шляпу, забыв снять сапоги, он потрусил в кабинет, где баронесса Розен устраивала прием. Девушка в оранжевом платье с открытой спиной, в боа из перьев и желтых туфлях — таких Вера и называла «женщинами легкого поведения», но сам Гидеон любовно величал «bubeleh», «малютка» на идиш, — поздоровалась с ним как со старым другом, а он подмигнул ей. Она держала в руках бокал и предложила ему сделать глоток. Девушки у конторки засмеялись: неужели тоже пьяные? Одна парочка, офицер и респектабельная на вид дама с двойной ниткой жемчуга, целовались на диване в фойе, как будто находились в номерах, а не на публике. Швейцар распахнул двойную дверь, и Гидеон отметил, что краснощекий слуга не поклонился, лишь ухмыльнулся, как будто прочитав мысли Гидеона.

Гидеон ввалился в комнату, прокладывая себе дорогу между мундирами и эполетами, мундирами и вечерними платьями, слушая, как все обсуждают положение на улицах, пока не увидел нимб белокурых волос, бледные плечи и длинную руку в перчатке, которая сжимала сигарету с золотым фильтром.

— Вы все-таки пришли, — произнесла Мисси Лорис по-английски с американским акцентом.

— А меня ждали?

От улыбки на ее щеках появились ямочки.