Сашка

Тронув струны гитары, я проиграл начало и запел:

По плачущей земле не чуя сапогов

Наш обескровленный отряд уходит от врагов

Питаясь на ходу щавелевым листом

Ночуя в буераке под калиновым кустом

Нам отдохнуть нельзя – бегом, бегом, бегом

А наши, якобы, друзья засели за бугром

И смотрят как нас бьют, не отрывая глаз

И только длинные дороги полностью за нас

Вытри слезы, отдохни немного, я русская дорога

Отходи, а я тебя прикрою, грязью да водою

Но по уши в грязи, в воде до самых глаз

Через какой-то срок враги опять нагнали нас

И бьют ещё сильней, вот-вот и порешат

Но лютые морозы к нам на выручку спешат… (Растеряев. И).

Закончив петь, я встал и вышел из студии. Так же я молча шёл мимо молчавших людей, которые провожали меня взглядами, и вышел на улицу. Меня так никто и не остановил. Уже совсем стемнело, на ходу убирая гитару в футляр, я дошёл до остановки и посмотрел, как люди отходят от рупора, что висел на столбе.

– Неужели по городскому вещание дали? – удивился я. – Да не, не может быть.

Тряхнув головой, я дождался трамвая, он был переполнен, и на задней площадке поехал домой. Добрался нормально, никто не останавливал и тормозил. У дома никого не была. Зайдя в огород, никого не обнаружил, хотя было видно, что отметили хорошо. Взяв со стола кусок жаренной с чесноком заячьей ноги, я прошёл в квартиру мамы. Все были тут, на кухне, сидели и молчали. Слёзы на глаза, и горе.

– Вы что, всё слышали? – упавшим голосом спросил я.

– Ты о своих песнях? – рассеянно спросила мама, поднимая заплаканное лицо. – Нет, всё хорошо было, всем понравилось.

– Это всё что вы слышали?

Та кивнула под мой облегчённый вздох, и показала небольшой треугольник со штаммом полевой почты. Таня тут же стала её утешать.

– Соседка Тани прибежала, когда мы твои песни слушали, письмо принесла. Пропал без вести наш папка, пропал…

Конец первой части.

Продолжение следует.