Сашка

Передохнув, неразлучные после известного события братья пошли на базар, что находился недалеко от гостиницы, стоило пересечь дорогу. Здесь увидели они горы из кистей винограда и кроваво-бардовые яблоки, а ещё арбузы пузатые в зелёных тельняшках, и разрезанные гранаты, сияющие внутри, как драгоценные камешки! Но больше всего народу толпилось в стороне, где было, видимо, любопытное зрелище. Сашка решил посмотреть, что там, услышав восторженные крики и хохот. Подойдя к зевакам, он увидел мужика, который водил на цепи медведя. Мишка по незаметному приказу хозяина вставал на задние лапы и изображал танец. Из клетки появилась обезьянка, держа в лапе чашку. Вытянув чашку перед собой, она, как заправский кассир, стала обходить публику, причём стояла перед каждым из зрителей, пока не раздавался стук монеты. И это действо воспринялось как зрелище.

А в это время Вовка, любопытство которого ограничилось осмотру фруктов и по причине этой потерявшего брата, рыскал по рынку в его поисках. Проискав зря, он направился к выходу. У водопроводной колонки, вертелось с полдюжины мальчишек, в центре которых Вовка увидел Сашку, видимо, рассказывавшего что-то смешное, потому что пацаны громко хохотали. Увидев Вовку, Сашка подбежал к нему.

– Где пропал? – грубо спросил старший.

– По базару ходил. Сам-то где был?

– Тебя искал. Что ты, им анекдотец травил?

– Нет. Один киргиз приехал на верблюде, запряжённом в арбу – это так телега называется. Я подошёл ближе, а киргиз говорит: «Не видел верблюдов? Верблюдам нравится, когда их гладят. Хочешь, попробуй». А верблюд лежал, поджав ноги. Я к нему подошёл и стал гладить. Он от удовольствия захрапел, тогда я запустил в его шерсть обе руки. А он как харкнёт! Чуть с ног меня не сшиб слюнями. Едва отмылся. Это я им и рассказывал.

– А не знаешь, почему он в тебя плюнул? Не знаешь? Да потому, что ты нарушил клятву ходить везде вместе.

– Правильно… Мало мне, – вздохнул Сашка.

Глава III. Скиталец

1

Юг северян встретил холодно: уже в гостинице они столкнулись с неприязнью киргизов. Это были всё торговцы. Они по утрам молились, требуя от живущих в гостинице русских: «сидите, не шастайте». Это раздражало Ксению, но она отмалчивалась. Только когда один из киргизов заорал на неё: «Тише, русская тварь!», она подскочила к нему и дала пощёчину. Киргиз от неожиданности растерялся. А как-то четверо местных съели пол бока барана в ресторанчике гостиницы, а уходя, со смехом вытерли о скатерть руки и плюнули на пол. Официантке русской, возмутившейся, пригрозили расправой.

Но не это было главным. Главное – Ксения подругу свою не нашла, которая переехала к кому-то киргизу, а у себя уже давно, как объяснила соседка её, не появлялась.

– Мама, – вздохнула Ксения, – не знаю, что и делать! Смысла нет оставаться. А куда? Не представляю…

Бабка Агафья не удивилась её вопросу, как будто ждала его.

– На родину возвращаться не захочешь, – ответила она. – Разве к Леонтию в Омск? Но нрав у него крутой.

– А в Омске ли он, мам?

– Переезжать не любил. Из-за войны только подался в город.

– В Омск, так в Омск, – решила Ксения. – Как-никак, родной человек.

Ксения сделалась в последние дни раздражительной, всё злило её: и нерасторопность матери, и беззаботность сынов.

– Разбаловались! – заорала она как-то на них. – Беситься да жрать, и никаких забот. У-у, проклятые!

Агафья Кирилловна, услышав это, промолчала, боясь на себя обрушить плохое настроение дочери.

В поезде ехали, экономя каждый ломоть хлеба. «Вся надежда на деда» – шептались братья. По рассказу бабки, брату Семёна исполнилось шестьдесят восемь лет, и он никого не любил. Сашка представил его себе лохматым, с выпученными глазами.

Встретил Омск семью морозом. Но детей стужа не испугала: после Севера минус тридцать – ерунда.

Нашли деда Леонтия быстро. Бабка Агафья, вспомнив, что он работал на железной дороге, расспросила о нём составителей вагонов. И ей сразу показали на стоящий недалеко от вокзала дом из двух квартир.

Был вечер. На стук дверь открыла женщина лет пятидесяти пяти – это была жена Леонтия, Антонида Ивановна. Дед Леонтий оказался худощавым и шустрым. И, как заметил Сашка, был с виду он полной копией брата – Семёна Рязанцева. Агафья Кирилловна, заметив удивление внука, пояснила, что братья друг на друга всегда похожи. Сходной с братом оказались и его манеры – говор, жесты. Сашка даже посмотрел на деда с испугом. Бабка Агафья, поняв его испуг, от смеха затряслась. А Сашке в голову пришла умная мысль: «Наш деда давно бы заматерился».

Антонида Ивановна собрала ужин и осыпала гостей вопросами. Дед Леонтий, оседлав табуретку, молчал, слушал, лишь вставляя: «Кхх», «Ох-хо-хо», «Ишь». И лишь когда хитрая бабка Агафья достала из тряпок бутылку водки, он разродился большой фразой: «Ух ты, брат мой!». На лице его сразу нарисовалась улыбка. Дед Сашке понравился, и он подсел к нему ближе. А у подвыпившего старика развязался язык. И полились воспоминания, вплоть до лет юности. Бабка Агафья и Ксения с трудом перевели разговор в нужное русло – где жить? И тогда дед изрек: