Сашка (СИ)

Рецепт был простой и Кох его запомнил. Нужен корень репейника, листья лесной земляники, ежевики, малины и розы, ну, можно, наверное, шиповником заменить, да и сами ягоды шиповника добавить. Хуже не будет. На грамм сырья двадцать пять миллилитров кипящей воды и выстоять в темноте сутки. Этот отвар давать больным, чем больше, тем лучше. Если скоро холера доберётся до Москвы и Тулы, то уже следует заняться заготовкой ингредиентов.

Событие двадцать восьмое

«Большая часть болезней происходит от того, что мы вводим вовнутрь себя. Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, чем ты болеешь.»

Гиппократ (Hippocrates)

Лежал Виктор на топчане и вспоминал, что осталось в голове о неправильном лечении холеры. Растерянность докторов понятна. Они привыкли к одним болезням и плохо ли, хорошо ли с ними справлялись. Чума ушла и ничего беды не предвещало, а тут эта птица — юстрица. Откуда не ждали явилась. Из Индии. Черт бы её побрал. Ещё и Гиппократ со своими жидкостями здесь явно был не в тему.

Вместо того чтобы предоставить заболевшему доступ к чистой воде, больному давали рвотное. Это чтобы вся желчь вышла наверняка. А ещё в обязательном порядке проводили кровопускание. И это при очень ослабленном организме. В некоторых больницах сверх этого бедным больным прописывали ртутные соли как лекарство, так что если человек сумел ни с того ни сего выжить после столь интенсивного лечения, то накопленная ртуть в почках не позволяла его назвать здоровым.

В Париже, как читал в той же статье Кох, лечились танцами. Кружились в вальсах новомодных по залу. Упал танцор, обделавшись, в обморок, и ничего страшного, унесли слуги, а остальные на паркете с фекалиями танцевать продолжают.

А ведь Левенгук давно микроскоп изобрёл. Ага. Ещё вспомнил Виктор Германович, что причину болезни очень долго не могли определить. Не верили врачи в вирусы и бактерии. Фамилии Кох не запомнил, но обнаружил один учёный возбудители холеры, а ему не поверили. Потом тот самый Кох, может даже и предок дальний, что туберкулёзную палочку открыл, вновь переоткрыл возбудитель. Только и ему не поверили. Группа учёных собралась, взяла мензурки с холерным вибрионом и выпила. И ни один не заболел. Так ещё на много лет отодвинулось понимание, как надо лечить холеру, и как она переносится.

В конце той статьи, которую прочёл тогда Виктор была как бы шутка, что прославилась борьбой с холерой гомеопатия. В модных тогда гомеопатических больницах, которые давали разведенные в невероятных дозах с водой лекарства или, если честно, то просто воду, и обматывали своих пациентов мокрыми полотенцами, люди выздоравливали. Выживаемость холерных больных у гомеопатов была в 5–8 раз выше, чем в классических медицинских учреждения. Просто нужно как можно больше воды давать, ведь причиной большинства смертей — банальное обезвоживание.

Не заметил, как с мыслями о спасении человечества заснул Сашка. Разбудил его стук закрывающейся двери. На пороге с приличным таким мешком за плечами, вся мокрая, стояла Анна.

— Рассказывай! — набросился на неё, вскочив с топчана, дурень.

— Пошёл ты в ж… — ладно, чуть мягче, — Помоги лучше. — Девушка стала сползать по стенке.

Виктор бросился к ней, прислонил к стене и попытался мешок из рук вырвать. С первого раза не получилось. Пальцы судорогой, что ли, свело у кикиморы. Еле разжал. И ощутил вес мешка. Это килограмм пятнадцать… Ага пуд. То есть, она — эта соломинка, тащила пудовый мешок десять километров. Двужильная. Дальше вдвоём, поддерживая друг друга добрались до топчана и Сашка сгрузил Анну на шкуры. Она улеглась, как покойница, вытянулась вся в струнку и руки сложила на Солнечном сплетении. Лежала тяжело вздыхала и глаза даже не открывала. Сначала снедаемый любопытством дурень хотел её подвигнуть на рассказ вопросом, но глянул на худую девочку, жалко её стало, подсел на топчан и стал по голове поглаживать. Платок сбился на шею, высвободив красивые плотные такие и толстые каштановые волосы чуть на висках в кудри закручивающиеся. Ну, плоек сейчас не лишку, так что природная кудрявость.

Мурлыкать кикимора не стала, но затихла как-то, перестала дышать даже. А потом как откроет свои карие глазищи. Интересный цвет у радужки, он, конечно, карий, но не коричневый, а почти золотой, необычные глаза. Такие ведьме и положены.

— Ты чего, дурень? — не меняя позы, одними губами спросила Анна.

— Тяжело было нести, пожалел, — застеснялся Виктор Германович.

— А-а. Да. Тяжело. А жалеть не меня надо, а тебя. — Кикимора села на топчане, оперлась спиной на доски стены. — Померла твоя матушка. Говорят, во сне умерла, тихо. Сердце не выдержало. От горя мол, что сынок сгинул.