Сатана и Искариот. Части вторая (окончание) и третья

Не было никакого смысла возвращаться к Канейдиан-Ривер, и мы выехали на дорогу, ведущую в Альбукерке. Через три дня пути мы были там. Город получил свое название по гербу испанского рода. Альбукерке означает несколько видоизмененное словосочетание «белый дуб» («alba quercus»)[92]. Со временем город распался на две части — совершенно не похожие одна на другую, — одна напоминает старинный испанский город, другая — молодой американский, какие появляются, как грибы после дождя, на Западе. Дома в таких городах в основном дощатые, на главной улице множество мелких лавочек и питейных заведений всех сортов. Между испанской и американской частями города лежала небольшая долина, но весь, в целом, он располагался на левом берегу Рио-Гранде дель Норте, а на противоположном располагалась большая деревня под названием Атриско.

Как нам было известно, беглецы, вероятнее всего, появятся в салуне некоего Пленера в американской части города. Но, чтобы случайно не нарваться на них там раньше времени, мы направились в отель неподалеку от этого заведения, к тому же мы очень устали. Хозяин отеля, узнав о нашем намерении немедленно лечь спать, огорчился:

— Вы много потеряете, джентльмены, если не прогуляетесь по нашему славному городу. В нем есть на что посмотреть.

— Например? — спросил я.

— Например, на одну испанку.

— Спасибо, мне уже приходилось видеть испанок.

— Но она — необыкновенная женщина, прекрасная певица, весь город от нее без ума.

— Как же зовут это создание?

— Марта Пахаро.

— Звучит…

— Она чистокровная испанка, хотя и предпочитает испанским песням немецкие.

— Вот как?

— Почему это вас удивляет? Можно думать о немцах все, что угодно, но при этом любить их музыку, разве не так?

— Так, так.

— Она поет в сопровождении скрипки, а на этом инструменте играет ее брат Франсиско. Он настоящий виртуоз!

— Вы меня заинтриговали. Где состоится концерт?

— В одном салуне недалеко отсюда. Но билетов уже нет. Вот только у меня несколько осталось. Правда, они стоят уже не доллар, а два.

— Понятно. Ты решил заработать. Ладно! Дай нам два билета.

«Пахаро» по-испански значит «птица», то же самое, что «фогель» по-немецки, к тому же брат и сестра носили имена Франсиско и Марта. А вдруг это наши старые знакомые Франц и Марта Фогели? Слишком уж много совпадений.

Битком набитый «салун» оказался большим дощатым сараем. Мы с Виннету сели в одном из последних рядов. Нам достались, наверное, последние свободные места, а через несколько минут люди стояли уже в проходе. Сцена, как таковая, отсутствовала, ее роль выполнял сделанный на скорую руку помост, на котором стоял рояль.

И вот исполнители вышли на сцену. Да, это были они — Марта и Франц Фогели. Марта была в длинном черном платье. Единственным ее украшением была роза в волосах, единственной вольностью сценического наряда — разрез на юбке, начинавшийся от колена. Франц взял в руки скрипку, Марта села за рояль. Надо сказать, что за то время, пока мы не виделись, Франц добился больших успехов в искусстве игры на скрипке. Марта аккомпанировала ему проникновенно, с выражением грустной сосредоточенности на лице. Мне передалась ее печаль, но, несмотря на это, я не мог не отметить, что она очень похорошела. Исполнив две пьесы, они ушли со сцены.

Появившись снова через несколько секунд, они предстали перед публикой уже в амплуа певицы и аккомпаниатора. Марта исполнила прекрасный испанский романс, и так, что публика потребовала исполнить его на «бис». Брат и сестра по очереди то солировали, то аккомпанировали друг другу. Под конец Марта исполнила немецкую песню, в которой были такие слова:

С той первой нашей встречи,
Когда меня остановил твой взгляд,
Как только наступает вечер,
Я выхожу в наш опустевший сад.

Ни смысл слов на незнакомом языке, ни тем более их сентиментальный дух публика, конечно, не могла воспринимать адекватно, но тем не менее после этой песни поднялся такой шквал аплодисментов, что, казалось, дощатый сарай вот-вот обрушится. Марте пришлось исполнить еще раз два куплета из этой песни.

— Не хочет ли мой брат разузнать, где они живут? — спросил Виннету. — Мы должны поговорить с ними.

Мы встали со своих мест и стали пробираться к выходу. Вдруг кто-то произнес:

— Бог мой! Да это же Олд Шеттерхэнд!

Я оглянулся и заметил, как два человека в широких сомбреро и с окладистыми черными бородами поспешили спрятать свои лица от моего взгляда. Очевидно, говорил кто-то из них. Это небольшой инцидент не остался без внимания публики, и теперь уже десятки людей смотрели на нас во все глаза. Мы стали выбираться из зала еще поспешнее.

Мы подошли ко входу для артистов, и в коротком перерыве между двумя номерами я спросил по-немецки:

— Разрешите войти?

Мне было отвечено, что можно.

— Неужели это вы! — пораженный, воскликнул Франц.