Сатанинская пристань

11.

Мать сидела на высокой скамье у зеркала и тщательно, прядь за прядью, укладывала и закалывала голубые локоны своего парика. Когда я вошел, она мельком глянула на меня и снова повернулась к зеркалу. - Ну, что там, на площади? - спросила она. - Жгли, - ответил я. - Cколько их было? Я ответил наугад: - Семеро. - Мало, - сказала мать, наклоняясь за упавшей заколкой. - А книги? - Книги тоже. - Много? - Не знаю, - мне вообще не хотелось разговаривать. После того, что было на площади, меня взяла тоска. - Всегда одно и то же, - сказала мать. - Придумали бы что-нибудь новенькое. - Валек сказал, что придет поздно. - Валек? - она удивленно отвернулась от зеркала. - Ах, да, Валек... - Он на совещании заговорщиков. - Ах, да, - мать вспомнила. - Через неделю совершеннолетие их вице=президента. Как, кстати, его зовут? - Не помню, - ответил я. - Кажется, Василий. Помню, что Великий. Руки матери, проворно летавшие над париком, замерли. - Это который же у них будет Василий? - задумчиво спросила она. - Третий, что ли? - Второй. Василий Второй, Великий. - Да-да, Второй... Бедняга Валентин. Все заговоры. Бывает, что в последнюю минуту все раскрывается. То есть, именно так обычно и бывает. Тогда ему не сносить головы. Как, впрочем, и вице-президенту и всей его гвардии... Ну, это его дело, - она надела парик и принялась его поправлять. - А ты как - Валек уговорил тебя? Я не сразу понял, что она имеет в виду. - Я о гвардии говорю. Пойдешь в гвардию? Видимо, она увидела мою перевязь с гвардейским мечом. Я снял с себя оружие и аккуратно положил на стол. - Напрасно, - сказала она. - Гвардеец - это почти так же хорошо, как и паж... Я хочу сказать - так же красиво, - она вколола в парик еще две заколки и поднялась со скамьи. - Мне пора. Сегодня во дворце большой прием. Если хочешь есть - молоко в погребе... Кстати, - мать остановилась у порога. - Почему ты перестал встречаться с этой девочкой? Сколько ей лет, я не помню... - Четырнадцать. - Скоро невестой будет... Вы что, поссорились? Я неопределенно пожал плечами. - Ну-ну, - сказала мать. - Как знаешь... - она взглянула на часы. - Совсем заболталась с тобой. Пей молоко. Мне пора. Я спустился в погреб, нашел кувшин с молоком и снова поднялся в дом. Я сидел за столом напротив зеркала и разглядывал свое отражение. Мне почему-то казалось, что я должен был здорово измениться за последние дни. Я пытался найти следы этих изменений и ничего не находил. Лицо прежнее, даже недавняя царапина на щеке никуда не исчезла. Разве что волосы лохматые, я не причесывался сегодня. И пепел на кончике носа. Я допил молоко, отставил кувшин в сторону и задумался. Происходило что-то непонятное. То ли во мне, то ли вокруг. Впрочем, не вокруг, вокруг происходило то же, что и всегда - вчера, неделю назад, год назад. Что-то происходит во мне. Даже сейчас. Странное состояние. Обычно я любил оставаться дома один. Мне нравилось, когда все расходились по своим делам. Я любил пустоту и тишину нашего дома. Мне казалось, что опустел не только дом, но и город, весь мир, все люди исчезли в неведомые дали, и я остался единственным обитателем этого мира и владыкой его. Ибо в моей власти было сохранить или разрушить тишину этого мира. Сегодня же я не чувствовал этого. Я никогда не испытывал особого удовольствия от общения с кем-либо наподобие рыжего Валька и его друзей или моей матери. Я чувствовал, что, окажись сейчас хоть кто-то из них здесь, я испытаю сильнейшее раздражение. В то же время я просто физически ощущал необходимость общения с кем бы-то ни было. Я перевернул пустой кувшин. На ладони осталось несколько молочных капель. Я вытер руку о штанину и нехотя поднялся из-за стола. Слоняясь из угла в угол внезапно осточертевшей комнаты, я мучительно пытался придумать себе какое-то развлечение. Кончилось мое хождение тем, что я окончательно разозлился неизвестно на кого и швырнул пустой кувшин в свое отражение. Кувшин и зеркало разлетелись вдребезги, а я убежал из дома, даже не закрыв за собой дверь.

12.