Сатанинские стихи

Алли не стала спорить с матерью, совершенно не будучи уверенной в том, что сможет продолжать жить с Джабраилом, даже если он пересёк ради неё всю землю, даже если он упал с небес. Длительные отношения было трудно загадывать; даже средняя их продолжительность была довольно туманной перспективой. На мгновение она сконцентрировалась на попытке понять этого человека, которого раньше просто принимала, уверенная в том, что он был величайшей любовью в её жизни, не смея сомневаться, было ли это так на самом деле или же она лишь придумала это. Было множество трудных моментов. Он не знал того, что, с её точки зрения, было само собой разумеющимся: она попыталась рассмотреть обречённого набоковского шахматиста Лужина^{903}, почувствовавшего, что в жизни, как и в шахматах, существуют некоторые комбинации, которые неизбежно должны привести его к поражению, как аналогию с её собственным (в действительности несколько иным) ощущением надвигающейся катастрофы (которая должна случиться не по готовым шаблонам, а с неизбежностью непредвиденности), но он ранил её в самое сердце, пристально посмотрев на неё и сказав, что никогда не слышал об этом авторе, не говоря уже о самой «Защите». Напротив, он удивил её, спросив ни с того ни с сего: «Почему Пикабия?» — Замечая при этом, что для Отто Кохена, ветерана ужасных лагерей, довольно странно разделять эту неофашистскую любовь к машинам, грубой силе, прославлению дегуманизации. «Каждый, кто постоянно возится с машинами, — добавлял он, — как дитя, только одно может сказать с полной уверенностью о них, о компьютере или велосипеде. Они работают не так, как надо». Откуда ты знаешь, начала было она и умолкла, опасаясь быть сражённой его надменными комментариями, но он ответил без высокомерия. Впервые услышав о Маринетти^{904}, поведал он, он узнал только об одной стороне медали и решил, что футуризм довольствуется куклами. «Марионетки^{905}, катпутли[153], в те времена мне очень хотелось использовать продвинутые методы кукольных представлений на сцене, наверное, чтобы можно было изображать демонов и других сверхъестественных существ. И я получил книгу».

Я получил книгу: слова Джабраила прозвучали подобно инъекции. Для домашней девочки, приученной с уважением относиться к книгам (отец заставлял обеих дочек целовать каждый томик, случайно упавший на пол) и реагирующей ужасным с ними обращением — выдирая страницы из тех, которые не желала или не любила читать, исписывая и исцарапывая их, дабы показать им, кто в доме хозяин, — присущая Джабраилу манера без почтения, но и без оскорблений брать книги лишь для того, чтобы взять то, что она предлагает, не испытывая потребности преклоняться или уничтожать, была чем-то новым; и она принимала её с благодарностью. Она училась у него. Он же, напротив, казался непроницаемым для любой премудрости, которую она старалась привить ему, как например правильный способ обращения с грязными носками. Когда она пыталась советовать ему «вносить свой вклад в общее дело», он впадал в глубокую, болезненную печаль, ожидая, что своей лестью она вернёт ему хорошее настроение. Что, к её отвращению, она тут же добровольно совершала: по крайней мере, некоторое время.

Самым худшим в нём, поняла она на собственном горьком опыте, был его талант думать обо всём с пренебрежением, преуменьшением, постоянными нападками. Стало практически невозможно говорить с ним о чём-либо, сколь бы разумным оно ни было, сколь бы мягко оно ни было преподнесено. «Иди, иди, ешь воздух!» — кричал он и удалялся под навес своего раненного самолюбия. — А самым соблазнительным в нём была его способность инстинктивно угадывать её желания, как будто он умудрился внедрить своего агента в самые тайники её сердца. В результате их секс был воистину электризующим. Та первая крохотная искорка во время их первого поцелуя была отнюдь не единственной. Это происходило регулярно, и порой, когда они занимались любовью, она была уверена, что слышит вокруг потрескивание электричества; временами она чувствовала, как её волосы встают дыбом. «Это напоминает мне электрические штучки в студии моего отца, — сказала она Джабраилу, и они рассмеялись. — Правда, я — любовь всей твоей жизни?» — спросила она быстро, и он, столь же быстро, ответил: «Конечно».

Она призналась ему сразу, что слухи о её недоступности, даже холодности, имели под собой некоторые основания.