Сатанинские стихи

Шеппертон! — Памела и Нервин уже здесь, перенесённые на крыльях Памелиного «Эм-Джи», когда Чамча, презревший их компанию, добрался сюда на одном из торопливых автобусов, пущенных хозяевами вечера для тех гостей, что по какой-либо причине пожелали сидеть в салоне, а не за рулём. — И кое-кто ещё — тот, с кем наш Саладин низвергся на землю, — тоже явился; и блуждает в окрестностях. — Чамча выходит на арену; и он поражён. — Лондон здесь преображён — нет, уплотнён, — согласно императивам фильма. — Вот — Фальшония^{1176} Венирингов, этих новомодных, разодетых с иголочки новых людей^{1177}, лежащая в отвратительной близости с Портмен-сквером^{1178}, и тёмным углом Подснепов^{1179}. — И хуже того: посмотри на эти мусорные курганы Приюта Боффина^{1180} почти рядом с Холлоуэем^{1181}, красующимся в этой сжатой столице над комнатами Очаровательного Фледжби^{1182} в Олбени^{1183}, самом сердце Вест-Энда! — Но гости не расположены ворчать; возрождённый город — даже перестроенный — по-прежнему захватывает дух; особенно в той части этой огромной студии, по которой извивается река: река с её туманами и лодкой Старика Хэксема^{1184}, отступившая Темза, текущая под двумя мостами, один из чугуна, один из камня^{1185}. — На её булыжные набережные весело падают шаги гостей; и чудятся зловещие нотки жалобной, туманной поступи. Густой, как гороховое пюре, туман сухого льда^{1186} окутывает окрестности.

Общество грандов, моделей, кинозвёзд, важных шишек бизнеса, свиты младших царственных персон, политических деятелей и тому подобного сброда потеет и смешивается на этих фальшивых улочках с некоторым количеством мужчин и женщин, столь же лоснящихся от пота, как «настоящие» гости, и столь же фальшивых, как весь этот город: взятыми напрокат манекенами в костюмах этого периода вместе с отобранными для фильма ведущими киноактёрами. Чамча, прекрасно сознающий в момент встречи, что это столкновение и есть настоящая цель его поездки (факт, от которого он умудрялся хранить себя до сего мига), заметил Джабраила в этой неистовствующей толпе.

Да: там, на Лондонском Мосту, Построенном Из Камня, вне всякого сомнения, Джабраил! — А это, должно быть, его Аллилуйя, его Мороженая Королева Конус^{1187}! — С какой отстранённой экспрессией стремится он, как будто, вперёд, отклоняясь на несколько градусов влево; и как она словно бы несёт его на руках — как все вокруг обожают его: ибо он — среди величайших на этой вечеринке, Баттута по левую руку от него, Сисодия — по правую от Алли, и все пред ликом хозяина, узнаваемого от Перу^{1188} до Тимбукту^{1189}! — Чамча продирается сквозь толпу, становящуюся всё плотнее по мере его приближения к мосту; — но он решительно движется вперёд — Джабраил, он доберётся до Джабраила! — пока со звоном кимвалов^{1190} не начинается громкая музыка, что-то из бессмертного господина Бентама, мелодии шоу-паузы, и толпа не расступается подобно Красному морю пред сынами Израиля. — Чамча, потеряв равновесие, отшатывается, отброшенный разделившейся толпой на фальшивое половинчатое здание — чего же ещё? — Лавки Древностей^{1191}; и, дабы спастись, отступает в сторону, пока огромная толпа поющих грудастых дамочек в одинаковых кепках и вычурных блузках, сопровождаемая более чем достаточным количеством джентльменов в цилиндрах, проходит, веселясь, по набережной, с песнями, вполне их достойными.

Кто парень этот, кто Наш Общий Друг?
О ком ты, сердца стук?
О том ли, кто пленит нас, не выпустит из рук?
И т. д., и т. д., и т. п.

— Забавно, — вещает женский голос за его спиной, — но когда мы проводили шоу в С-Театре^{1192}, среди участников случилась настоящая вспышка страсти; совершенно беспрецедентная на моей памяти. Люди стали пропускать свои реплики, несомые крылышками своих чудачеств.

Председатель, он наблюдает, молодой, маленький, приятный, весьма привлекательный, мокрый от жары, румяный от вина и, очевидно, во власти чувственной лихорадки из-за той, которая говорит.

В «комнате» мало света, но свет вспыхивает в её глазах.

— У нас есть время, — обстоятельно продолжает она меж тем. — По завершении этой партии последует соло мистера Подснепа.

После чего, приняв напыщенную позу в мастерской пародии на агента Морского Страхования^{1193}, она начинает собственную версию намеченной музыкальной Подснеповщины:

Наша Речь — Краса и Грация;
Чья Способна с Ней Равняться?!
Наша — Лучшая из Наций,
Мы Спасём Цивилизацию…

Затем, в полупесенной манере Рекса Харрисона^{1194}, она обращается к невидимому Иностранцу.