– Хочу представить тебе двух наших новых друзей, – медленно произнес Жан, – которые, надеюсь, станут со временем нашими старыми друзьями. Гражданин и гражданка Бетюны… моя жена…
Клот Бетюн поцеловал Флоретте руку. А Николь, подчиняясь какому-то неосознанному порыву, вышла вперед, наклонилась и поцеловала ее в щеку. Флоретта при этом ощутила ее слезы.
– Почему вы плачете гражданка? – спросила она.
– Простите меня, – прошептала Николь, – я ужасно импульсивна. Муж говорит, это из-за того, что я много болела. Дорогая моя, я заплакала при мысли, что такие прекрасные глаза не видят…
– Николь! – возмутился Бетюн.
– Не осуждайте ее, месье, – сказала Флоретта. – У нее добрый голос, а я привыкла к тому, что меня жалеют. Иногда это бывает утомительно, но только тогда, когда жалеют из чувства превосходства. А когда это искренняя жалость, идущая от доброго сердца, меня это не обижает. Присаживайтесь ко мне, гражданка Бетюн.
Николь подошла, и красивый Барбару уступил ей место.
– Вы только посмотрите на них! – воскликнула Манон Ролан. – Венера и Диана – два противоположных облика совершенной красоты!
– А я бы сказал, – пробормотал Бетюн, – день и ночь. Они удивительно оттеняют друг друга. Гражданин Марен, вы не против выпить по бокалу вина и немного поговорить?
Жан кивнул и последовал за этим провинциальным предпринимателем. Обернувшись, он увидел, с каким увлечением разговаривают Николь и Флоретта, как будто они знали друг друга всю жизнь.
Остановившись у буфета, Бетюн мрачно посмотрел на Жана.
– Вы знаете, гражданин Марен, – медленно выговорил он, – я очень боялся этого дня…
Жан стоял, ожидая продолжения.
– Я знал, что этот день придет, вопреки всем моим надеждам. Я переехал сам и перевел свое дело в Париж, чтобы избежать этого. И вот ирония судьбы – здесь я сразу же столкнулся…
– Думаю, что понимаю ход ваших мыслей, – заговорил Жан. – Вы ничего не знаете о прошлом вашей жены, не так ли?
– Не знаю. И не хочу знать. Вы, гражданин Марен, вышли из известной семьи. Кроме того, вы сами по себе человек примечательный…
– Лесть здесь ни к чему, месье Бетюн, – сухо заметил Жан.
– Я не льщу. Я слышал о вас, как и всякий, кто прожил в Париже хоть какое-то время. У вас репутация справедливого и благородного человека. Говорят, вы открыты для сострадания. На это я и надеюсь…
– На сострадание? – переспросил Жан. – Почему?
– Как вы видите, я не молод. Поставьте себя на мое место. Теперь, на излете своих лет, я обрел полное счастье. Естественно, я оберегаю это счастье.
– Естественно, – отозвался Жан.
– Я уже сказал вам, что у меня нет желания узнать о прошлом моей жены. И что еще важнее, я не хочу, чтобы она о нем узнала. Он все забыла, – думаю потому, что это прошлое было столь ужасным, что ее рассудок не в силах был этого вынести…
– Так и было, – мрачно произнес Жан.
– Не рассказывайте мне! Теперь я убедился в правоте своих общих предположений на этот счет. Когда я нашел Николь, чью фамилию я до сих пор не знаю, она была, что называется, не в себе. Она день и ночь плакала и не могла есть. Она была ужасно, ужасно больна от пережитого потрясения, от голода, от… жестокости…
– Ее изнасиловали, – с неприкрытой жестокостью спросил Жан, – так это было, гражданин Бетюн?
В глазах Бетюна отразилось страдание, и Жан тут же почувствовал сожаление. “Я возненавидел этого человека, – подумал он, – и моя ненависть мелкая и жалкая. Он человек, и все это не его вина…”
– Да, – прошептал Бетюн, – и не один раз…
Жан положил свою сильную руку на плечо Бетюна.
– Друг мой, – сказал он, глядя прямо в глаза Бетюну, – вот что я должен сказать, потому что вам это полезно знать. Ваша жена была самой прекрасной, самой прелестной и самой достойной из женщин. Я хорошо ее знал. Я вам не лгу. Не буду говорить вам ничего больше, потому что в ее прошлом есть моменты, опасные для ее сегодняшней жизни.
Но в нем нет ничего, что могло бы бросить на нее тень. Она была и осталась ангелом…
Бетюн испытующе смотрел на него.
– Она аристократка? – прошептал он.
– Она женщина благородного происхождения, – выговорил Жан, почти не двигая губами. – Из самых знатных фамилий Франции.
– Так я и знал. Ее манеры, ее изящество…
– Тихо! – оборвал его Жан. – Достаточно хотя бы одному из этих чудовищ якобинцев услышать это, и…
– Благодарю вас, Марен, – тихо сказал Бетюн. – Вы даже не знаете, какую тяжесть сняли с моего сердца. Я истерзал себя бессмысленной ревностью, что она могла быть куртизанкой, к примеру. Они тоже часто обладают прекрасными манерами.
– Знаю. Поэтому я и рассказал вам.
– Но больше всего я опасаюсь, что психическое состояние моей жены все еще зыбкое. Вы видели, как легко она начинает плакать. Если она начнет вспоминать, если прошлое вернется к ней, она легко может соскользнуть в безумие, из которого я с таким трудом ее вытащил…
Жан вдруг с горечью подумал о двух холмиках земли, о косточках детей Николь, жестоко убитых.