Сатанинский смех

А по другую сторону моста Обэн Боннемэр вскарабкался на. крышу кордегардии и начал бить по цепи с более удобной позиции. Это были безумцы, демоны, наносившие удары с нечеловеческой силой. Первой поддалась цепь на стороне Боннемэр, и тяжесть огромного моста разорвала ее. Потом топор Торнея разломал звено цепи на его стороне – подъемный мост задрожал, заскрипел, на несколько секунд завис в воздухе и потом стал падать, сначала медленно, потом все быстрее, пока не рухнул на другой берег рва с оглушительным грохотом.

Толпа с ревом бросилась по мосту. Но на полпути некоторые закрутились на месте, упали и остались лежать, царапая окровавленными пальцами доски мостового настила.

Жан посмотрел на башни. Дым от выстрелов становился гуще. Но и сквозь дым видны были пронзительно яркие вспышки. Де Лонэ приказал открыть огонь. Жан стал считать вспышки. Насколько он мог судить, стреляли человек тридцать. Это означало, что стреляют только швейцарцы. Инвалиды остались верны своей клятве не стрелять в народ Парижа.

Но эти тридцать швейцарцев стреляли с ужасающей точностью. Толпа отхлынула, унося раненых на улицу Серизе. На площади остались лежать те, кому врачи уже помочь не могли. Безумный, бесполезный штурм Бастилии принес первые жертвы – а кровь жертв, как масло, подливаемое в огонь.

Вы мертвы, с горечью подумал Жан, глядя на эти трупы, вы, которые хотели только свободы и хлеба. А я, который с радостью поменялся бы местами с любым из вас, жив и должен жить, пока…

Пока что? Во имя чего и ради чего? Николь мертва, убита жалкими трусами. Люсьена вызывает у меня отвращение. И все, о чем я мечтал, новый мир, свобода, порядок, покой – все перевернуто вверх ногами дураками и мерзавцами…

Он бросил взгляд на восемь высоких башен и улыбнулся. Пьер сказал, что вы символы, что люди будут помнить вас, громаду камней и хранилище разбитых сердец! Во мне есть гордость, которую будут вспоминать – это то, чем вы наградили меня, – так что даже в поражении я буду выглядеть в глазах людей победителем.

С этими мыслями он поднял саблю и побежал к подъемному мосту. Позади него сформировалась толпа и побежала за ним с криками:

– Вот так, гражданин депутат! Веди нас, мы следуем за тобой!

Однако швейцарцы на крепостных стенах открыли огонь из пушки. На полпути к мосту отряд Жана растаял, несколько человек пали от осколков снаряда, другие, обезумев от страха, отступили. А Жан Поль пробежал под ливнем мушкетного огня, и ни одна пуля не задела его.

На мосту он остановился и оглянулся. Позади лежали только раненые и убитые. Он стоял, опираясь на саблю, глядя на море людей, сбившихся по краям площади, и на себя, стоящего так близко к крепостным стенам, что швейцарцы, чтобы выстрелить в него, должны были бы далеко высовываться, подставляя таким образом себя под выстрел.

“Глупец, глупец, – насмешливо подумал он, – даже смерть не желает тебя!” Потом он запрокинул голову и разразился хохотом, прокатившимся над толпой. На мгновение все замерли, выстрелы прекратились. А Жан Поль с великолепной безрассудной храбростью пошел обратно, не обращая внимания на мушкетную стрельбу и осколки пушечных ядер. Его хладнокровие смутило швейцарцев – они перестали стрелять и только глазели на этого сумасшедшего, и, когда он дошел до толпы, даже солдаты на бастионах приветствовали его криками.

Потом сражение вспыхнуло с новой силой. Виноторговец Шолэ, у которого Жан и Пьер частенько покупали свою ежедневную бутылку вина, вместе с моряком Жоржа суетился около бронзовой пушки, лет сто назад вывезенной из Сиама. Жалкие ядра этого древнего орудия отскакивали от круглых башен, вряд ли оставляя там даже царапины, но толпа каждый выстрел приветствовала бурными криками.

Все прилегающие к крепости строения горели, распространяя густой удушливый дым. Горели кордегардия, ярким пламенем горели кухни, вызывая дикое возбуждение толпы, но никак не способствуя взятию Бастилии. Из дверей арсенала с воплем выбежала женщина в дымящемся платье.

– Он сумасшедший! – истерически визжала она. – С факелом среди бочек с порохом!

Жан мгновенно отреагировал на ее крик. Он метнулся в открытую дверь арсенала как раз вовремя, чтобы разглядеть маленького человека, который, пригнувшись, весело поджигал дорожки селитры с порохом. Ему, видимо, и в голову не приходило, что взрыв не принесет никакого вреда Бастилии, но убьет сотни атакующих.

Жан ударил его в живот прикладом мушкета Пьера и вытащил на свет. Только тогда он узнал этого маленького человечка – этот поджигатель, этот самоубийца был ни кем иным, как парикмахером из Сент-Антуанско-го предместья, известный своей кротостью.