Женщины шмыгали носами. Госпожа Хоргош, в окружении своих детей, сидела чуть поодаль от остальных, вся в черном с головы до ног, не отнимая от глаз платка, спиной к «бильярдному столу», на котором еще валялись в беспорядке остатки веток клена и тополя, украшавших тело ребенка… Мужчины, оцепенев, смотрели на Иримиаша, прикуривая одну сигарету от другой, напряженно, без единого слова, хмуро ожидая продолжения, с возрастающим тяжелым предчувствием, прислушиваясь не столько к смыслу слов, сколько к их интонации, в которой все более ощутимо и грозно звучал металл, поскольку — несмотря на то, что в первые минуты они недоуменно отвергали эти многочисленные «ответственные» и «наша жертва», и огромное количество «обвинений» — в них вдруг окрепло ощущение вины. У Халича прямо заныло сердце, и даже Кранер, наиболее бестолковый из всех, подался назад, поскольку почувствовал, что в словах Иримиаша «действительно что-то есть…».