Сатанисты ХХ века

Аббат Лемерсье подошёл к окну и, распахнув его, взглянул на небо, перерезанное чёрной тучей, раскинувшейся над всем Сен-Пьером. Судорожная дрожь пробежала по телу священника. Ему почудилась гигантская фигура призрачного всадника, рука которого держала то страшное орудие смерти, облачное отражение которого прорезало небесный свод. Тяжёлый вздох поднял старческую грудь, а дрожащие руки закрыли омоченное слезами лицо.

Но эта слабость старого священника продолжалась недолго. Он поднял свою белую голову и, окинув печальным взглядом своих окаменевших от страха прихожан, обратился к старому отшельнику:

- Да, ты прав - это последняя ночь Сен-Пьера. И ничто уже не может спасти его, ничто не сможет удержать карающей руки Господней. Но бежать отсюда я все-таки не могу и… не хочу. Я останусь умирать вместе с Сен-Пьером. Могу ли я найти лучшее окончание для моей долгой, слишком долгой жизни, чем молитва за умирающих без покаяния? Ради этих несчастных должен я остаться, чтобы в момент гибели умирающего города хоть одна молитва вознеслась бы к престолу Всевышнего, молитва грешного, но верного долгу слуги Господня, за души грешников.

Согбенная фигура священника выпрямилась. Измождённое лицо его озарилось чудным внутренним светом, а седая голова, озарённая лунными лучами, казалась окружённой серебристым сиянием. И такая могучая вера светилась в его вдохновенных очах, что все присутствующие в церкви вскрикнули в один голос:

- И я остаюсь с тобой, отец мой. И я!… И я!… Мы все остаёмся!

Со всех сторон слышались рыдания. Со всех сторон потянулись к священнику дрожащие руки. Но аббат Лемерсье поднял руку. Торжественная тишина снова воцарилась в храме. Губы старого священника беззвучно шевелились: аббат творил молитву. Затем он произнёс:

- Дети мои, не поддавайтесь минутному воодушевлению. Вспомните, что у каждого из вас свои обязанности на земле. Есть и свой долг. Долг этот должен каждый нести, как крест, возложенный на него Господом. Я старик и слуга церкви Христовой. Я должен оставаться у алтаря, как часовой на своём посту, ожидая смерти. Но среди вас есть люди молодые, есть жёны и матери, отцы, братья и мужья, есть люди, которым, быть может, предназначена Господом долгая жизнь. Бросать её сознательно и умышленно - великое преступление. Кто должен жить - живите. Кто может спастись - спасайтесь, если Бог допустит спасение ваше. Оставьте меня одного умирать с умирающим городом. Бегите, если бегство ещё возможно.

- Но возможно ли оно? - спросил дрожащий женский голос из тёмного угла храма. - Ты знаешь, отец мой, что мужчин не выпускают из города шайки “выборщиков”, а я не могу покинуть моего мужа, с которым я клялась перед алтарем Господа Бога жить и умереть…

Чёрный чародей сказал:

- Рассвет близится, дети мои. В порту ждёт судно, которое сможет принять на борт двести человек, и ни одного более. А потому, кто хочет ехать со мной, решайтесь скорей.

Гробовое молчание ответило на эти страшные слова. В церкви присутствовало более пятисот человек - мужчин, женщин и детей. Но больше половины их оставила мужей, братьев, матерей, - словом, членов своей семьи в городе. В душе этих людей поднялась борьба, быстро прекращённая торжественным голосом старого священника:

- Пусть бегут дети и юноши. Остальные бросьте жребий. Из глубины церкви выступил пожилой мулат. Подняв руку, он произнёс:

- Не надо жребий, отец мой, не все достойны спасения. Говорю за себя первого. Совращённый масонами, я принимал участие в их сатанинских оргиях. Но рука Господня коснулась меня. Я прозрел и ужаснулся. Без искупления нет прощения для моих преступлений. Господь покарал меня, отняв у меня жену и детей, погибших под развалинами фабрики Герена. Мой дом разрушен лавиной. Мои поля затоплены жгучей грязью. Мои стада унесены наводнением. Я сам свою преступную жизнь должен искупить смертью. И вы все, собравшиеся здесь, загляните в свою совесть и пусть лишь тот, кто чувствует себя достойным спасения, бежит от смерти…

К концу речи посреди храма образовалась небольшая группа людей: мужчин, женщин и детей, - тихо молящихся, держась за руки. Это была группа семейств, соединённых верой Христовой и не расставшихся у порога храма Божия. За ними широким полукругом пригнулись к земле рыдающие фигуры, повторяющие отчаянным голосом: “Виновен я перед Тобою, Господи… Помилуй нас, грешников…” Ни одна из этих фигур не подняла головы, когда чёрный отшельник тихо произнес:

- Пора… Я не могу ждать дольше.

Старый священник поднял благословляющие руки, когда перед ним кинулись на колени двенадцать белых фигур под опущенными чёрными вуалями.

- Отец мой, - умоляющим голосом произнесла настоятельница монастыря. - Разреши мне и сестрам моим остаться с тобой в храме. Метать жребий о жизни, от которой заранее отказались мы, невесты Христовы, - это недостойно нас.

Старый священник простёр дрожащие руки, осеняя крестом их.

Оставшиеся столпились возле алтаря, громко призывая милость Божию на уходящих. Уходящие целовали руки священника и края покрывал монахинь.