Молодой учёный осторожно поднёс к своим губам холодную белую ручку.
- Я понимаю вас, Ольга, и потому-то я и полюбил вас, что понял ваше сердце и вашу душу раньше, чем даже увидел ваше прекрасные светлые глаза… Я знаю, что вы много страдали в вашей короткой жизни.
- Да, Рудольф… Вы правы. Я много страдала. Сначала почти бессознательно, как страдают дети. Но потом я поняла, что было так мучительно в моём коротком супружестве… Вы знаете, что я была замужем, но не знаете подробностей этого брака. А между тем он положил неизгладимую печать на мою душу. Не потому, чтобы я не любила мужа. Хотя он и был ровно втрое старше меня, но 15-летняя девочка искренно восторгалась сорокапятилетним генерал-адъютантом, таким красивым, изящным и богатым; если бы он захотел, то ему не трудно было бы навсегда привязать меня к себе. Бедной сироте, воспитанной из милости дальними родными, холодными и сухими эгоистами, так хотелось любви и ласки… О, да, я любила моего мужа в день нашей свадьбы, наградив его всеми качествами институтского идеала. И весь институт завидовал мне, делающей такую блестящую партию. Но мой муж смотрел на меня так, как смотрят знатные турки на дорого купленных одалисок. Нас венчали в церкви Зимнего дворца, в присутствии всего придворного общества, причём сама государыня была посаженой матерью сиротки-институтки… В этот день я была безмерно счастлива и любила своего мужа всем своим детски чистым и детски доверчивым сердцем.
Невольно увлекаясь, она передавала картины прошлого подробней и горячей, чем хотела вначале:
- Тотчас после свадьбы мы уехали за границу, в Италию, посетили Монте-Карло, где и остались надолго. Муж сильно играл, а я целые дни проводила на моём балконе, или в маленьком отдельном садике, прилегавшем к занимаемому нами павильону, составлявшему одно из “отделений” первоклассного отеля, за книгой или вышиванием. Завтракала я одна в нашей маленькой столовой. Но к обеду муж всегда возвращался и находил меня в парадном туалете, как подобает для аристократического “table d'hote”. Нас знали все решительно. Муж не впервые “играл” в Монако, и потому “la petite comtesse Belsky” пользовалась общим вниманием… Это было лучшее время моей замужней жизни. Только после возвращения в Петербург начались мои испытания.
- Позвольте мне пропустить подробности моего первого петербургского “сезона”. За мной ухаживали, мною восхищались, обо мне сплетничали… и злословили… Всё, как быть должно… Отрадно вспомнить мне только милостивое внимание государя и государыни, да и доброту всей царской семьи. Мы все “смолянки” издавна пользуемся особым покровительством русских государей. Это, так сказать, историческая традиция. Это единственное светлое воспоминание того времени, а остальное? Каждый выезд кончался сценой, мучительной и… унизительной… Прекратить же выезды, как я не раз хотела, мне не позволяли, ибо они были “необходимостью нашего положения в свете”. А между тем на каждом балу за мной ухаживали все, кому не лень было. Молодая жена стареющего мужа казалась всем светским донжуанам “лёгкой добычей”…
- Всего обиднее, что мой муж, перед которым я благоговела вначале, ревновал меня не из любви, даже не из-за страсти - грубой, но пожалуй естественной, а только из самолюбия. Ему обидно было, что мои ухаживатели безмолвно причисляли его к старикам, предполагая, что года успехов для него окончились. Не сразу разобрала я, что мой муж подозревал, будто и я думаю так же, как и общество, причисляя его к “развалинам” и ценя в нём только его имя и состояние. Для того, чтобы “разбудить” меня и доказать мне свою… молодость, мой муж рассказывал мне о своих успехах у женщин, об успехах прошедших и… настоящих. Особенно подчеркивал он то, что его “победы” ему “ничего не стоили”, или только “самые пустяки”… Для подтверждения он приводил имена и цифры своих расходов на ту ил иную “авантюру”. Сколько раз выслушивала я от своего мужа, что в сущности я “единственная женщина, которую он купил так дорого”… Сколько раз он уверял меня, что за мной ухаживает тот или этот только потому, что я “обойдусь дешевле” какой-либо танцовщицы или французской актрисы. Сколько раз бросал мне в глаза обвинение в гадком расчёте, в том, что я “завлекала” его в институте “своими опущенными глазками и стыдливым румянцем”, осведомившись заранее о полутораста тысячах годового дохода генерала графа Бельского. Друг мой, простите эти унизительные подробности. Но должны же вы понять, откуда у меня эта ненависть к “ухаживателям”, эта боязнь любви. Теперь вы поняли, не правда ли?
- Бедная Ольга… - прошептал Рудольф. - Вы много страдали. Ольга только рукой махнула.
- Я выносила свои светские “успехи” всего полтора года, - три “сезона”. - В начале четвёртого, весной, я уехала за границу из великолепной дачи мужа на Каменном острове, имея в кармане 300 руб., полученных от заклада моего институтского “шифра” и нескольких свадебных подарков царской семьи, которые я имела право считать своей личной собственностью.