Сатанисты ХХ века

Когда после веселой, злой болтовни у колодца легкомысленной Лизхен Маргарита упала с заломленными руками перед статуей Мадонны, выражая горе, страх и стыд, зрителям действительно могло показаться, что перед ними ожила картина Каульбаха… Немудрено, что после этой сцены раздались бурные аплодисменты.

Между четвертым актом и последней сценой в тюрьме у Маргариты остается более часа свободного времени, пока идут сцены Фауста и Мефистофеля. Быстро переодевшись, по своему обыкновению Ольга осталась в уборной, куда скоро набралось несколько человек «гостей».

Тут были, конечно, Гермина Розен и старый друг дебютантки, директор Гроссе. Обоих Ольга просила посидеть с ней до ее выхода.

– Не то я разнервничаюсь перед последней сценой до потери способности владеть собой… Эта сцена в темнице чуть ли не самая страшная во всей немецкой поэзии.

– И самая красивая, – заметил старый идеалист-директор.

– Да, конечно… Но, боже, как она трудна! Сколько работы нужно мне было для того, чтобы овладеть дивными стихами настолько, чтобы позабыть об их трудности и произносить слова Гете так, как будто они только что пришли мне в голову, и даже не мне, а сумасшедшей Маргарите… Помните, директор, сколько мы с вами работали над этой ролью?..

– Да, вы были прилежной ученицей, Ольга, и надеюсь, останетесь прилежной и добросовестной артисткой и здесь, в императорском театре в Берлине.

Ольга вздохнула.

– Не говорите так уверенно, директор… Как знать, суждено ли мне остаться здесь?..

– Ну, еще бы, – вмешалась Гермина с непоколебимой уверенностью. – После твоего успеха…

– Венский успех был не меньше этого, – пошептала Ольга. – Однако…

– Ты все еще помнишь эту глупую старую историю, – пожимая пышными плечами, проговорила Гермина. – Охота тебе думать о скучном Бург-театре.

– И рада бы не думать, да не могу… И знаешь почему? Ты видела, кто сидит в директорской ложе?

Гермина вспыхнула.

– Конечно, видела… И даже заметила красноречивые взгляды в мою сторону, но все это еще не доказывает справедливости твоего странного подозрения… Вы знаете, директор, что Ольга считает своими злыми гениями двух англичан, сидящих в директорской ложе…

– Знаю, – спокойно ответил Гроссе, – но надеюсь, что на этот раз милость императорской четы перевесит всевозможные «влияния».

В полураскрытую дверь постучали.

– На сцену, фрейлейн Ольга… – раздался голос режиссера. – Сейчас ваш выход…

– Пойдемте, доктор. Посмотрим последнюю сцену Ольги и вернемся вместе, когда занавес опустится.

Гермина схватила старика под руку и исчезла с ним между кулисами.

Ольга медленно прошла на свое место, ожидая, пока поставят декорацию темницы.

Кончилась последняя сцена… Восторженные зрители бешено аплодировали, вызывая Маргариту и Фауста. Три раза выходили артисты рука об руку, и каждый раз восторженные крики встречали и провожали их.

Но дороже криков и аплодисментов для Ольги было расстроенное лицо императрицы, вытиравшей слезы.

Император громко аплодировал, стоя у самого барьера ложи, так что публика видела, как он вернулся к своей супруге и, взяв с ее колен небольшой букет фиалок, что-то тихо сказал ей. Императрица улыбнулась и, сняв с мизинца бриллиантовое кольцо, протянула его супругу, который быстро продел в это кольцо букет и, перегнувшись за барьер ложи, бросил его к ногам прелестной Маргариты.

Маргарита низко поклонилась по направлению императорской ложи, поднося к губам кольцо императрицы.

Сидящий первым у барьера лорд Дженнер наклонился к своей хорошенькой черноглазой жене и, взяв из рук ее большой букет пунцовых роз, дважды обернул вокруг стеблей великолепных цветов тяжелую золотую цепочку, усыпанную рубинами, которую молодая испанка поспешно сняла со своей обнаженной смуглой ручки, и бросил букет на сцену.

Всякому энтузиазму бывает конец. Аплодисменты замолкли. Огни в зрительном зале потухли, и только сцена еще оставалась освещенной. Здесь собралась целая группа вокруг дебютантки, с директором императорских театров во главе, почему электрики почтительно ожидали, не смея оставить в темноте свое «начальство».

Кроме этого «начальства», рассыпавшегося в комплиментах «прелестной артистке», очаровавшей их императорские величества, которые, уходя, еще приказали передать дивной Маргарите свое удовольствие ее великолепной игрой, возле Ольги собрались ее старые друзья: Гермина Розен и директор Гроссе, и новые «почитатели», имеющие право входа за кулисы. Между ними выделялись Фауст – Матковский и Мефистофель – Граве.

В числе этих же почитателей находился и старый наш знакомый, Карл Закс, театральный агент, приехавший, по его словам, нарочно из Вены, чтобы полюбоваться Бельской, и его берлинский «коллега» Адам Бентч, явившийся «поздравить дебютантку с успехом» и тут же представивший ей двух влиятельных критиков имперской столицы, доктора П. Миндау из «Берлинского листка» и доктора И. Вальдау из «Берлинской газеты», оказавшихся, по их словам, без ума от прекрасной Маргариты.

Рассеянно отвечала Ольга на комплименты.