Сатанисты XX века

Тут были и чёрные, блестящие на солнце негры — кучера и садовники — и красивые стройные мулаты с коричневыми лицами и плутовскими, чёрными, как уголь, глазами, — конюхи и лакеи — и светло-жёлтые тенцеронки (дочери белого и мулатки) прачки, кухарки или швейки — и даже совершенно белые квартеронки с дивными глазами и правильными чертами красивых лиц, в которых только немного полные, ярко-красные губы выдавали примесь чёрной крови. Квартероны почти всегда занимают более высокие места среди прислуги — камердинеров и дворецких, даже секретарей, камеристок, портних или парикмахерш, — без услуг которых не может обойтись ни одна настоящая креолка…

Гермина скоро привыкла и к местному обыкновению, по которому один и тот же кучер не может два раза в день запрячь лошадей, а один и тот же повар не может изготовить обед из 5 блюд, не имея, по крайней мере, двух помощников или помощниц, не считая специалистов кондитеров, пирожников и булочников.

Гермину не раз смущал её самозванный титул графини. Привыкнув к строгому порядку Германии, где запись в гостинице имени с прибавкой несуществующего титула рассматривается, а подчас и карается, как подлог, Гермина сначала очень беспокоилась, слыша как её называют «ваше сиятельство».

Она даже попробовала как-то выразить лорду Дженнеру своё наивное беспокойство по этому поводу. Но тот успокоил её, заявив, что, предвидя необходимость, он заранее купил для нее графский патент у князя Монако, — «который, как тебе известно, — добавил он, — имеет наизаконнейшее право раздавать всякие титулы!»

Гермина знала смутно, что княжество Монако находится «где-то в Италии». Этого было достаточно, чтобы поверить утверждению «обожаемого Лео» и кинуться ему на шею в благодарность за такой «прелестный сюрприз».

С тех пор маленькая актриса совершенно спокойно подписывала «графиня Розен» под своими записочками, и как таковая с большим достоинством принимала и отдавала визиты местным дамам аристократического общества.

Так называемое высшее общество Сен-Пьера приняло прекрасную молодую «вдову», обладающую очевидно громадным состоянием и звучным титулом, с распростёртыми объятиями, не наводя никаких справок о её прошлом.

Рекомендация зятя маркиза Бессон-де-Риб и дружеский приём семьи его сделали молодую иностранку сразу «своей» в аристократических салонах Мартиники.

Отношения лорда Дженнера к молодой вдове никого не смущали по двум причинам: во-первых, он тщательно скрывал свою близость к Гермине, выказывая ей всюду самое глубокое уважение, а во-вторых, потому, что нравы Сен-Пьера настолько изменились за последнее время, что старички, помнившие прежние времена, только руками разводили в ужасе и недоумении.

До 70-го года католическая религия ещё была очень сильна во французских колониях, где сохранялись многочисленные монастыри и церкви, духовенство имело большое влияние. Для уничтожения этого влияния воспользовались свободой совести, провозглашённой в Париже, и наводнили Мартинику целой дюжиной различных религий. Невесть откуда появились и точно по волшебству воздвигнули свои храмы, синагоги, мечети, капища или молельни не только протестанты и евреи, но и мусульмане и буддисты…

Из ближних Северо-Американских Соединенных Штатов являлись проповедники всяких сект и толков и каким-то чудом случалось так, что не успевали они «выступить» два-три раза в одном из специальных зданий, приспособленных для разных собраний и «митингов», как уже появлялись капиталы, необходимые для сооружения новой молельни или капища. А городское самоуправление с полной готовностью уступало кусок городской земли под новый «храм»… И вот лишняя «религия» получала право гражданства. Таким образом, ко времени ко времени прибытия Гермины, в коммерческой столице Мартиники насчитывалось около двух десятков различных религий, считающихся, согласно закону, равноправными с религией христианской… хотя между новыми религиями находились секты, достойные внимания прокурорского надзора.

Конечно, для маленькой немецкой актрисы социально-религиозные вопросы не существовали. Важность их ускользала из суженного природой кругозора Гермины Розен. Но все же ей приходилось в повседневной жизни сталкиваться с вещами, взглядами и обычаями, поражавшими её, привыкшую к немецкой дисциплине и к немецкой, немного чопорной, немного показной, но всё же серьёзной нравственности.

Именно эта немецкая нравственность отводила хорошенькой, сорившей деньгами любимице высокопоставленного лица место всё-таки весьма второстепенное. Не только дамы прусской аристократии, но даже простые «бюргерши» или жёны ремесленников, дорожа почётным именем добродетельной супруги и матери, не согласились бы ввести в свои семьи добродушную но легкомысленную актрисочку… К этому отношению Гермина привыкла, находя его в глубине души совершенно справедливым. И это сознание придавало ей ту трогательно-милую скромность, которая заставляла прощать ей многое всех, знавших её, начиная с Ольги Бельской.