Сатанизм для интеллигенции

Не обретя Бога, оккультисты обожествили то, что оказалось у них под рукой: себя самих и материю. Поэтому по сути всего лишь практический атеизм, а отнюдь не «религиозный синтез» проповедуют теософы. «Атеист – один из самых славных титулов человечества, знак отличия мировых героев, мучеников, спасителей мира, – уверяет Анна Безант. – Никакая философия, никакое богословие не несли миру ничего достойного по сравнению с благой вестью атеизма. Честь же и слава этим передовым борцам прогресса, этому почетному авангарду армии свободы. Честь и слава тому, кто в своем усердии о человеке забыл Бога»471.

С меньшим азартом, но с не менее глубокой убежденностью о том же пишут и Махатмы, учащие жизни без Бога: «Ни философия наша, ни мы сами не верим в Бога, менее всего в того, местоимение которого требует прописной буквы. Мы отрицаем Бога как философы и как буддисты472 ». Бога как Творца, Судию, Искупителя они не знают. Напротив, попытка говорить о Боге, трансцендентном по отношению к миру космических стихий, вызывает у них возмущение: «Обособление Бога от Проявленной Природы и порождает все ошибки, все страшные противоречия»473.

Псевдоапофатическое богословие нужно теософам лишь для того, чтобы нейтрализовать христианскую привычку просить Бога о помощи и вразумлении. По видимости возвеличивая Божество, теософия на самом деле просто запрещает Ему действовать. «Эн Соф не может быть Творцом или даже Формовщиком Вселенной; – заявляет Блаватская, – также не может он быть Светом. Поэтому Эн Соф есть также тьма. Неподвижно Бесконечный и абсолютно Безграничный не может ни желать, ни думать, ни действовать»474.

Философская мысль о том, что Абсолют не может контактировать с миром конечного и относительного, оказывается не более чем приемом вежливого выпроваживания за дверь собственно Божественного Откровения. «Что вы, – уверяют оккультисты, – разве можно себе представить, что Бесконечное и Абсолютное Бытие будет интересоваться нашими мелкими земными проблемами? Разве можно унижать абстрактность и высоту Абсолюта связью с нашим миром?».

И пока пораженный этим размышлением слушатель растерянно бредет к согласию с этим тезисом, ему предлагается альтернативный вариант религиозной жизни. Альтернативный – но вполне логичный.

Раз доказано, что Бог не может общаться с людьми, – значит, надо общаться с «небожителями» рангом пониже. Бог недостижим, Он не умаляет Себя до того, чтобы заниматься людьми, но в Космосе водятся некие духи, заинтересованные в прогрессе человечества – вот с ними и надо работать.

Вот как построена эта логика у Блаватской: «Оккультисты принимают откровение, как исходящее от божественных, но все же конечных Существ, проявленных Жизней, но никогда не от Непроявленной Единой Жизни; от Сущностей, называемых – первородным человеком, Дхиани-Буддами, или Дхиан-Коганами, Риши-Праджапати у индусов, Элохимами или Сынами Божьими у евреев, Планетарными Духами всех народов, ставшими Богами для людей»475.

Но если вместо Божества надо общаться с иными духами, а последних существует множество – то с какими из них? Очевидно, что сотрудничать надо с теми, которые более всего богоподобны. Если Божество уклонялось от творения относительного, конечного мира, то, очевидно, и самые высокие и мудрые духи должны были поступать подобным же образом. И такие духи есть. «Ангелам Первичного Света было приказано „творить“; одна треть из них восстали и „отказались“; тогда как те из них, которые „подчинились“, оказались неуспешными, что весьма знаменательно»476. Бог христиан – действительно «творец». Но Он – демиург-неудачник, Его деяния оказались неуспешными, а вот божества оккультистов не творили ни наш мир, ни человека, но именно поэтому человек должен теперь забыть своего Творца и прийти к тому, кто его не желал и не творил. Так Блаватская излагает историю бунта Люцифера.

Раз Божество не может унизить себя общением с миром – надо сдружиться с мудрым Люцифером… И впредь мы неоднократно будем замечать, как мысль теософов с вызывающей вопросы регулярностью от любой философской выси соскальзывает в апологию Сатаны.

Лев Гумилев говорил, что «атеизмов не меньше, чем религий»477 , и именно как «сложную систему мистического атеизма» он определял шаманизм478. После только что прочитанных строк Е. Блаватской и Е. Рерих очевидно, что гумилевское определение шаманизма замечательно подходит и для теософии.