Сатанстое

Индеец, стоявший непосредственно впереди Гурта, держал два карабина, свой и переданный ему Мускеруском; оба ружья стояли у его ноги прикладами на земле, небрежно прислоненные к плечу. Гурт указал Джепу на эти ружья, и в тот момент, когда трое вождей готовы были вернуться к своим, схватил стоявшего перед ним индейца за руку и заломил ее назад так, что тот невольно вскрикнул; в то же время Гурт схватил один из карабинов, а Джеп другой, и почти одновременно оба выстрелили, убив двоих гуронов наповал, после чего стали отбиваться от остальных, кинувшихся на них, ударами прикладов. Это было единственное средство пробиться и успеть бежать, ошеломив тех, кого они не ранили и не убили. Если бы они просто бросились бежать, их непременно бы нагнали и уложили бы на месте пули индейцев; в рукопашном же бою всегда мог представиться случай во время общей свалки уйти невредимым.

Выстрелы обратили наше внимание на неприятельскую группу, и я своими глазами видел и слышал страшный удар приклада, которым Джеп расколол череп Мускеруска, только что подоспевшего к месту боя. Раскололся не только череп, но и приклад карабина, но рассвирепевший Джеп продолжал отбиваться остатком оружия и расчищать перед собой путь. Гурт также не бездействовал; в одну минуту он уложил нескольких индейцев. В этот момент Дирк, державший свой карабин наготове, не торопясь прицелился в громадного рослого гурона, готовившегося схватить Гурта со спины, и уложил его своим выстрелом на месте. Тогда началась общая перестрелка; стреляли и наши, и индейцы. Видя, что их товарищи падают один за другим, гуроны большими прыжками побежали к своим, находившимся под прикрытием леса, оставив своих пленных на открытом месте под градом сыпавшихся на них из леса пуль.

Все это произошло с изумительной быстротой. Гурт схватил ружье одного павшего индейца. Джеп — ружье другого, и оба побежали к нам под градом пуль, отстреливаясь на ходу. Мы кинулись к ним навстречу, стреляя по неприятелю, что было не совсем осторожно с нашей стороны, так как главная сила гуронов находилась под прикрытием леса, а мы на открытом месте, но, видя геройскую самозащиту наших друзей, мы не могли выдержать, чтобы не прийти к ним на помощь. Увидев нас, Гурт громко вскрикнул от радости:

— Вперед, Корни! Давай преследовать их вплоть до леса! Через пять минут здесь не останется ни одного индейца! Вперед, друзья!

— Вперед! Вперед! — подхватили все наши, и даже сам мистер Ворден.

Мы бежали вперед под градом пуль, приберегая свои выстрелы для решительного момента. Гуроны, сбитые с толку, обратились в бегство. Паника редко охватывает индейцев, но еще реже они действуют сообща на поле сражения; раз только они побежали, то всегда бегут врассыпную.

Спустившись в овраг, я уже нигде не видел индейцев, но Гурт и Джеп, которые были впереди нас и которых мы еще не успели догнать, дали залп, вероятно, по последним бегущим гуронам. В следующий момент раздался один только ответный выстрел, как бы последний прощальный привет, донесшийся издалека, и от этого последнего выстрела на моих глазах упал Гурт. В одну минуту я был возле него. Какой ужас — достичь победы и счастья и очутиться во власти смерти! По выражению его лица в тот момент, когда я его приподнял с земли, я понял, что рана его смертельная: пуля прошла навылет, не задев кости, но затронула жизненные органы. Смертельная рана всегда кладет на черты человека свой несомненный отпечаток.

— Этот выстрел был для меня роковым. Корни! — проговорил он. — Это, вероятно, их последний выстрел! Я желал бы, чтобы то, что вы мне сказали о Мэри, было неправда!

Я ничего на это не ответил. Как только Гурт упал, наши забыли о погоне и столпились вокруг него; тогда один только Сускезус сознавал, как важно было для нас знать, что намерен делать враг, и хотя он любил Гурта, как и все, впрочем, кто его близко знал, он только на минуту остановился, взглянул на него, и на лице его на мгновение мелькнуло скорбное выражение.

— Плохо, — сказал он Герману Мордаунту, — но скальп спасен! Это хорошо! Несите его в дом. Сускезус пойдет по следу гуронов и узнает, что делают враги!

С тяжелым сердцем двинулись мы с нашим раненым к воротам Равенснеста. Дирк пошел вперед, предупредить о печальном событии, я шел подле Гурта, и он все время не выпускал моей руки. За последнее время мы привыкли к виду смерти, и если двое или трое из нас остались на поле брани, остальные не так бы сожалели об их потере, как сожалели мы теперь о потере Гурта. Есть люди, смерть которых почему-то значит для всех окружающих гораздо больше, чем смерть десятка других людей.

Герман Мордаунт распорядился приготовить для раненого отдельную комнату, где его окружили всеми возможными удобствами. Когда его внесли и положили на кровать, все, кроме меня, вышли из комнаты молча и незаметно, один за другим. Оставшись один с Гуртом, я уловил его тревожный, жадный взгляд, как бы искавший кого-то.

— Я сейчас позову их обеих, — сказал я и встал, чтобы выйти из комнаты. Гурт поблагодарил меня улыбкой и молчаливым рукопожатием.