— Послушай, Гуню, знаешь (да ну их, чертовых твоих клиентов!)… Знаешь что? Сядь-ка ты нынче вечером да напиши передовую. Побольше верноподданнических чувств напусти, чтобы сам князь подивился. Вставь туда: В а ш и х с м и р е н н ы х ч а д , и Н а ш е г о о т ц а р о д н о г о, и п р и п а д а е м к а в г у с т е й ш и м с т о п а м В а ш и м. Ладненько нанижи, будто четки, — ты знаешь как! Ну, и о народе два слова, как полагается. Понял меня? Хорошо. А в конце оппозицию продерни: э т и п р е д а т е л и, э т и…
— П р е д а т е л и нынче устарело. Поставим м е р з а в ц ы, — поправил Гуню.
— Что ж, ладно. Ставь мерзавцев. Да не забудь еще ф а т а л ь н ы х д л я б о л г а р с к о г о н а р о д а. Черт его возьми совсем, больно нравится мне это слово: «фатальный»{86}
. Когда говоришь этак х-ф-фатальный, — будто кого за горло х-фатаешь!.. Приятно! Одно удовольствие!— А для меня нет лучше удовольствия, как ежели я кого изругаю, — чистосердечно признался Данко Харсызин. — Сразу на сердце полегчает.
— Молодец, Харсыз! Так и надо! — в восхищении воскликнул бай Ганю и похлопал Данко по плечу. — Значит, дело в шляпе. Ты, Гуню, как я тебе сказал, напишешь передовицу — да? А вы, Гочоолу и Дочоолу, состряпаете несколько корреспонденций, телеграмм.
— Каких телеграмм, каких корреспонденций? — в недоумении спросили оба.
— Как каких? Всяких. Вы что? Газет не читаете? Напишите: В а ш е ц а р с к о е в ы с о ч е с т в о, н а р о д к о л е н о п р е к л о н е н н о л и к у е т и д р у ж н о м о л и т в с е в ы ш н е г о{87}
, ну и так далее; валяйте что в голову придет. Скажите там: б о л г а р с к и й н а р о д д а л т ы с я ч и д о к а з а т е л ь с т в т о г о, ч т о, к о г д а з а т р а г и в а ю т е г о п р а в а, в с е п о д ы м а ю т с я к а к о д и н… как бы сказать… с о с л е з а м и н а г л а з а х… и в таком духе. В конце концов, много и не надо: пошлите оппозицию подальше — и славно!.. Не турусы же всякие философские разводить. Так-то! Все равно никто не поймет. Наше дело — втереть очки, и поехало! Так, что ли?— Ну, прощайте, меня клиенты ждут, — проворчал Гуню-адвокат и взялся за шапку.
— Черти тебя ждут… Ладно, ступай. Да слушай, Гуню, чтоб завтра утром статья была готова. Ну, всего!
Гуню пошел к двери, за ним поднялись Гочоолу и Дочоолу, получившие от бай Ганю необходимые инструкции.
— Послушайте, господа, а о самом главном-то забыли! — крикнул он им вслед. — Как мы свою газету окрестим?
— Это ты правильно, бай Ганю… маху дали! — откликнулись Гочоолу и Дочоолу.
— Вопрос серьезный, — сказал Гуню-адвокат. — И знаешь почему? Потому что эти дьяволы все хорошие названия забрали, ничего нам не оставили. Но как-никак — что-нибудь и для нас найдется. По-моему, лучше всего назвать нашу газету «С п р а в е д л и в о с т ь», а в скобках прибавить: «Фэн дю сьекл»[37]
.— Чего?
— Это французское выражение; вам не понять.
— Не надо нам французского; вот по-латыни можешь вставить что-нибудь — для интересу.
— Двинем какое-нибудь «Tempora mutantur…»[38]
.— Двинем, ежели к месту. Гочоолу, как по-твоему? — спросил бай Ганю.
— «Справедливость» — хорошее слово; только, сдается мне, «Н а р о д н а я м у д р о с т ь» красивей будет, — ответил Гочоолу.
— Несогласен, — возразил Дочоолу. — Это что-то поповское. Лучше назовем «Б о л г а р с к а я г о р д о с т ь».
— А ты, Харсыз, что скажешь?
— Я? Откуда мне знать?.. Назвать бы «Н а р о д н а я х р а б р о с т ь» — и плевать на все! А ответственным редактором Сары-Чизмели Мехмед-агу сделаем, а?
— Вздор. Слушайте, что я вам скажу, — авторитетно заявил бай Ганю. — Мы окрестим нашу газету либо «Б о л г а р и я д л я н а с», либо «Н а р о д н о е в е л и ч и е». Одно из двух. Выбирайте!
— «Народное величие»!.. Согласен… «Народное величие». Да, да, ура!
— Ну, прощай, бай Ганю.
— Прощай.
Гочоолу, Дочоолу и Гуню-адвокат ушли.
— Ты, Данко, останься. Мы с тобой напишем заметку.
— Ладно. Прикажи подать анисовой да закуски, и начнем. Да смотри, чтоб не притащили каких-нибудь кислых стручков, а чтоб, как полагается, хорошая закуска была. Ведь тут газету пишут — дело не шуточное!
Принесли водку с закуской. Может, бай Манолчо спросит, с какой? Это не важно, а важно то, что бай Ганю и Данко Харсызин, засучив рукава, приступили к руководству общественным мнением.
— Слушай, Данко, наш сосед страшно форсит: и ученый-то он, и честный, черт-те какой. Пропесочим его как следует, а?
— Не то что пропесочим, а с грязью смешаем, — объявил мастер по части мата.