В «Стране Чудасии» автор с самого начала дает читателю понять, о какой именно стране идет речь (на севере ее граница проходит по Дунаю, а на востоке ее омывает Черное море). А далее, используя манеру сатирического иносказания, рисует выразительную картину порядков (а точнее: беспорядков), царящих в этой «вымышленной» стране. Поэт высмеивает парламент-говорильню, метко уподобив его «общественной мукомольне»:
Вся эта парламентская болтовня ничего не дает народу; она лишь маскирует тот факт, что в действительности вся власть принадлежит самовластному правителю:
Острые, бескомпромиссные, отлично написанные обличительные стихотворения Пенчо Славейкова явились серьезным вкладом в болгарскую сатирическую поэзию.
Новых успехов достигает в конце XIX — начале XX веков и болгарская сатирическая проза. Казалось бы, после блестящих сатирических произведений Любена Каравелова, Ивана Вазова, Алеко Константинова трудно было сказать что-то свежее, свое, не повториться, не сбиться на проторенные пути.
И тем не менее именно свое, незаемное слово удалось сказать в области сатиры таким разным писателям, как Георгий Кирков, Георгий Стаматов, Елин Пелин.
Георгий Кирков — один из первых в болгарской литературе писателей, исповедовавших социалистические идеалы. Соратник Д. Благоева по партии «тесных» социалистов, видный партийный публицист, Г. Кирков вместе с тем немало сил отдал сатирической деятельности. Его фельетоны и сатирические рассказы, публиковавшиеся в конце 90-х годов на страницах рабочей периодики, затем были объединены автором в книгу, которая получила название «Дремиградские посмешища». Характерная особенность ее — внимательное, пристальное исследование нравов Дремиграда — собирательного города, воплотившего в себе типические черты времени.
Создавая свой «дремиградский» цикл, писатель, несомненно, опирался на отечественные сатирические традиции — прежде всего на традиции Любена Каравелова и Ивана Вазова. Но большое положительное воздействие оказал на Киркова и опыт русской реалистической сатиры, особенно сатиры М. Е. Салтыкова-Щедрина. (Напомним, что Г. Кирков, как и многие другие болгарские писатели, учился в России и отлично знал русскую литературу.)
В двух рассказах Георгия Киркова, публикуемых в настоящем сборнике, — «Пропавшая совесть» и «Трехдневное царствование Тонко Папучкова», влияние великого русского сатирика ощущается сразу же. Первый из них даже названием своим напоминает одноименную сатирическую сказку Салтыкова-Щедрина; во втором — отчетливо проглядывают черты, роднящие его с «Историей одного города». Но такое «родство» нисколько не умаляет заслуг болгарского писателя. Напротив, оно делает ему честь: ведь, отталкиваясь от известных щедринских шедевров (и не скрывая этого), Кирков создал произведения отнюдь не подражательные, а оригинальные, раскрывающие закономерности жизни болгарского общества на рубеже XX века.
Достаточно сопоставить страницы, повествующие о трехдневном царствовании в Дремиграде Тонко Папучкова, с аналогичными эпизодами из истории города Глупова, чтобы убедиться в этом. Если борьба претенденток на глуповский «престол» в сниженно-комическом виде отражала ту реальную борьбу за власть, которая велась в России XVIII века, то претензия Тонко Папучкова в значительной мере предвосхищала стремление совершенно заурядного обывателя к захвату власти, которое впоследствии наиболее отчетливо проявилось в фашизме. Недалекий, невежественный Папучков, обнаружив, что место околийского начальника вакантно, рвется занять его, обосновывая свое намерение «патриотическими» соображениями. Заняв же вожделенное местечко, срочно облачается в мундир и начинает «наводить порядок», причем в первую очередь отправляет в тюрьму неугодных ему «агитаторов».
Свое веское слово в болгарской прозе сумел сказать и Георгий Стаматов, писатель-демократ, трудившийся в литературе более четырех десятилетий. Уже раннее творчество писателя было пронизано гневным обличительным пафосом, стремлением показать аморализм и продажность привилегированных слоев общества, их оторванность от народа и враждебность простым людям. Рассказы Г. Стаматова глубоко драматичны, даже трагичны; вместе с тем во многих из них сквозит глубокая, язвительная ирония, обнажающая пустоту и бесцельность существования изображаемых социально-психологических типов.