– Ах ты, моя бусечка, ах ты, моя америкашечка! – И потом только обернулась к нам с приветствием и благодарностью за то, что привезли Яшу домой. – Видим его раза два в год. Ну, разве это дело? – сетовала она.
А я разглядывал ее светлое лицо, лучистые глаза, и мелькало: а ведь я, зная, что это Яшина мать, – а значит, ей около пятидесяти, – все равно ожидал увидеть что-то в олигархическом стиле: длинноногое, блондинистое, которому «все фиолетово». Нина же была слегка располневшей дамой, невысокой, но такой очаровательной, мгновенно располагающей к себе, и кого-то мне остро напоминала.
– Нина! – первое, что я произнес, обращаясь к ней. – А вам никто не говорил, что вы похожи на певицу Сенчину?
Она рассмеялась колокольчиком:
– Говорили, особенно в молодости. Вот он, – и ткнула пальцем в мужа, – мне об этом все уши прожужжал.
Борис впервые улыбнулся:
– Она еще и пела.
Нина засуетилась:
– Вы же голодные, а я только что вернулась – забыла кой-чего к столу прикупить, хотя там уже все накрыто. Айда ужинать!
«Айда» привело нас в ярко освещенное стекло и дерево столовой, и там был стол, и на столе том… Первым не выдержал Малкольм:
– О майн гот, – простонал он, – я русский.
Там был и поросенок, фаршированный гречкой и грибами, и манты на спиртовом подогреве, рыба – местная кета, икра, соленые грибочки и огурчики – всего не перечислить, – но я уткнулся в шанежки. Эти лепешки из дрожжевого теста, замешанного на бараньем жире, покрытые топленым маслом, – ничего вкуснее из мучного не ел. Ну, и напитки: на столе ни одной бутылки – все в хрустальных графинах: белом, красном, зеленом и синем. Только настойки: на кедровых орешках, на клюкве, на смородине. Я посмотрел на Яшу:
– Тут ведь на целый полк хватит.
Он пожал плечами:
–
Борис перехватил мой взгляд:
– Мы не обязаны все съесть, но все попробовать обязаны.
Тем не менее вся благостная атмосфера застолья таила ожидание разговора, который повис своей недосказанностью еще в кабинете Бориса. Он этот разговор и начал после какой-то очередной фразы Малкольма о России. Борис задал ему прямой вопрос: как он относится к сегодняшнему состоянию наших, российско-американских, отношений, и не кажется ли ему, что Америка в лице ее истеблишмента непозволительно уничижительно относится к российскому руководству и к тому, что Россия вновь обретает черты могущественного государства. Эту фразу он либо готовил специально, либо произносил уже не в первый раз.
Установилась неловкая тишина. Малкольм, видимо, произвел на хозяина дома впечатление этакого нелепого америкашки, обалдевшего от широкой русской души, обилия разносолов и расслабляющего действия крепких настоек. Малкольму этим летом исполнилось семьдесят, но выглядел он значительно моложе, всю жизнь играл в теннис, а в молодости даже профессионально. Я с интересом смотрел, как этот парень развернулся к Борису, моментально перейдя от шутливо-расслабленного состояния в свой обычный облик невероятно жесткого, проницательного, в высшей мере успешного американского финансиста. Особенно остро это ощутила Нина, с которой он в основном и поддерживал разговор. Она прищурилась и улыбнулась краешком губ.
– Скажите, Борис, а в чем, по-вашему, сила и могущество государства?
Борис ответил вопросом на вопрос:
– А по-вашему, по-американски, в чем?
– Только в одном: в отношении к своему народу. И по этому поводу позвольте высказать не мнение американского истеблишмента, а свое личное, на которое в Америке каждый гражданин имеет право. Я вижу, что вы построили большой бизнес, у вас великолепный дом, в котором, кстати, почти все, что я успел заметить, произведено у нас или в Европе. Вы сделали, как говорят в Америке, «жизнь». Но я прекрасно понимаю, наблюдая за ситуацией в вашей стране, что всего этого вы добились не благодаря государству, меряющему свою мощь количеством ракет и углеводородов, а вопреки ему. Впрочем, – Малкольм развернулся к столу, – мне бы не хотелось за этим великолепным столом, сидя напротив вашей очаровательной жены, говорить о политике.
Нина заставила всех наполнить рюмки и, укоризненно посмотрев на мужа, провозгласила тост:
– За мир во всех комнатах нашего дома, а во всем остальном мире разберутся и без нас.
Яша предложил отцу вернуться к цели нашего визита:
– Ты видел, как парни воспринимают возможность тут, на Амуре, развить тему «Сатисфакции»? Может, зря ты так категорично возражаешь?