САТУРН ПОЧТИ НЕ ВИДЕН

- Ну как же, как же! Я же и уповаю на ваше могущество.

- Уповаете, значит? Уповаете, а сами вставляете нам палки в колеса? - повысил голос Кравцов.

- Боже меня упаси! Да что вы! Да как же!

- А так. Мы с утра до утра ловим врагов настоящих, опасных, а вы решили отвлечь наши силы на старуху из детского сада, на полоумного садовника и на прочую мелкую шваль. Думаете, нам непонятно, зачем вы это делаете?

Блеклые глаза Михайловского налились ужасом, голова как повернулась налево, так и застыла, точно столбняк его хватил.

- Я этого не хотел, видит Всевышний, не хотел, - пролепетал он.

- Хотел или не хотел - это на вашей темной душе, а факт налицо - попытка повредить работе гестапо. И за это придется отвечать, мы шутить не любим!

Михайловского одолела икота.

- Извиняюсь… премного извиняюсь… Это от нервов, - прошептал старик, схватившись руками за стол.

- Вот ручка и бумага, - Кравцов еле сдерживал смех. - Пишите, я продиктую…

- Боже мой, боже мой! - лопотал Михайловский, пытаясь взять ручку непослушными пальцами. - Слушаю-с.

- Пишите: «Я, Михайловский, сознаюсь, что послал в гестапо заявление без подписи, желая помешать работе немецкой администрации…»

Михайловский соскользнул со стула и встал на колени.

- Христом богом клянусь! Не думал! Пожалейте старого человека! Лишил бог разума на старости! К стопам вашим припадаю! - выкрикивал он, задыхаясь.

Кравцов выдержал паузу и сказал:

- Ладно. Хватит. Пишите так… - он подождал, пока старик снова уселся за стол. - Значит, сознаюсь и так далее, а потом напишите так: «Письмо послал, не подумав о том, что сообщал о всяких мелких людях, не представляющих опасности новому порядку, как не думал и о том, что я мог направить гестапо по ложному пути и отвлечь от настоящих врагов Германии. За это приношу свои глубокие искренние извинения и прошу не привлекать к ответственности, учитывая мой преклонный возраст». Подпись и чтоб разборчиво, - приказал Кравцов.

Михайловский расписался. Кравцов взял бумажку, аккуратно свернул ее и положил в карман.

Михайловский судорожно вздыхал и мелко крестился, глядя на лампаду.

- Подождите, рано еще Бога благодарить. Где ценности, которые вы украли из собора?

Глаза у старика выкатились на лоб:

- Не брал… свято слово, не брал! Перед Богом, вот перед ликом Николая-угодника клятву даю!

- Ну-ну, - усмехнулся Кравцов. - Угодник вам, лжецу и вору, может, и поверит, но гестапо - нет! - Кравцов ударил кулаком по столу. - Гадина! В то время как все честные люди отдают последнее, чтобы помочь Германии в ее священной борьбе с большевиками, он ворует ценности, чтобы жрать масло и писать вредительские донесения! Собирайся и мигом! Мы тебе покажем, что такое гестапо и чем оно занимается. Ну быстро!

Михайловский встал со стула, его качнуло и он завыл высоким бабьим голосом.

- Молчать! - крикнул Кравцов.

Старик умолк.

- Если хочешь жить, тварь проклятая, ценности - на стол. Ну?

Михайловский сделал несколько шагов и повалился на постель.

- Здесь они, - пробормотал он, показывая на перину под собой.

- Вынимай и клади на стол. Живо!

Старик сполз с постели и трясущимися руками стянул на пол перину. Под ней на досках лежали куски иконных риз, большой крест с цепью и сверток в белой тряпке.

- Клади на стол, вор паршивый.

Старик положил ценности на стол.

- Здесь не все, - убежденно сказал Кравцов. -

Выходит, жить тебе надоело? Одевайся.

Старик прошел в угол комнаты к стоявшему там пузатому самовару, открыл крышку и вытащил оттуда золотую цепь, крест, кадильницу, чаши.

- Теперь все, - выдохнул старец. - Стреляйте, не стреляйте - все.

- Садись, негодяй, к столу. Пиши! Если что тебя и спасет, так только чистосердечное признание. Ах ты, крыса церковная, Бога ограбил!

- Нечистый попутал… нечистый в грех склонил… - лепетал старик.

- Пиши: «Я, Михайловский, произвел кражу церковных ценностей в православном соборе». Написал? Так. Дальше: «Сознаваясь в этом преступлении, передаю похищенные мной ценности гестапо на укрепление великой Германии. Да здравствует Адольф Гитлер!» Написал? Подпишись разборчиво. Давай сюда.

Спрятав и эту бумажку, Кравцов пересчитал ценности и написал расписку: «По поручению гестапо я, Коноплев, принял от гражданина Михайловского похищенные им в церкви ценности в количестве тридцати двух предметов».

- Вот тебе, гадина, расписка, мы не воры, как ты. И завтра утром придешь в гестапо, получишь на эту расписку печать. Спросишь там господина Циммера. Запомнил?

- Циммера, - прошелестел старец.

- Правильно. Не вздумай скрыться, под землей

найдем, ворюга.

Кравцов завернул в скатерть ценности и ушел…

Когда Кравцов в комнате Циммера развязал свой узел и высыпал на стол его содержимое, унтерштурмфюрер побледнел. Выслушав рассказ Кравцова, он немедленно позвонил Клейнеру.

- Прошу извинить меня, господин оберст, но я очень прошу вас зайти ко мне. Чрезвычайно важное и необычное дело.

Пришел Клейнер. Он выслушал рассказ Кравцова, не сводя глаз с рассыпанных на столе блестящих вещей, и сделал вид, будто ничто его не удивляет.