Сатурналии

Это был Гермес. Я пошарил вокруг в поисках кинжала. Пора было прикончить мальчишку. Потом я вспомнил, какой сегодня день. Раб протопал в мою спальню – сплошное веселье и жизнерадостность.

– Io Saturnalia! Как насчет завтрака, Деций? Давай, вставай!

Каждый сустав у меня скрипел и ныл, когда я потянулся вверх и сел на край постели. Свет резал глаза, и я закрыл лицо ладонями.

– Почему я не убил тебя вчера, когда это было законно? – простонал я.

– Уже поздно, – радостно ответил Гермес. – Во время Сатурналий ты не можешь даже казнить предателя. Иди принеси мне что-нибудь поесть.

Тут он увидел, как я выгляжу.

– Чем ты занимался прошлой ночью? Наверное, был в самом буйном лупанарии[50] города… – Юноша осмотрел несколько моих самых бросающихся в глаза ран. – Держу пари, то было одно из мест, где хозяйка приковывает тебя к столбу, а девушки избивают бичами. Ты должен испытать себя в роли раба – тогда ты сможешь жить так все дни напролет.

Я нашел кинжал и двинулся к слуге, но тот показал на оружие со странным выражением лица. Я поднял кинжал: весь клинок был в коричневатой крови.

– Надеюсь, ты никого не убил в Городе, – сказал Гермес.

Я немного поразмыслил, глядя на оружие.

– Надо смыть эту кровь, иначе клинок заржавеет.

– Ты можешь смыть ее на кухне, – предложил мой раб. – А пока будешь там, найди мне что-нибудь поесть.

Я устало зашаркал в сторону кухни. Из комнаты Катона и Кассандры доносился храп. Что ж, по крайней мере, им я не должен приносить завтрак. Я налил воды из кувшина в таз и окунул туда клинок, отчищая запекшуюся чешуйками кровь грубой тканью и губкой. Когда вся кровь исчезла, я осмотрел кинжал. Слишком поздно. Прекрасный блеск испанской стали испортили крошечные оспинки. Кровь – самое худшее, что существует в мире для оружейной стали. Если задуматься, это странно. Я сделал мысленную заметку заглянуть к ножовщику и отполировать клинок, когда люди снова вернутся к работе.

Потом я некоторое время рылся на кухне, пока не нашел хлеб, сыр и несколько сушеных фиг. Я не сомневался, что мои рабы сделали запасы на праздник, но понятия не имел, где они сложили провизию, и был не в настроении устраивать детальный обыск кухни.

Гермеса я нашел на внутреннем дворе – он развалился на стуле, который обычно занимал я. Я начал было усаживаться на стул напротив, но слуга увещевающе погрозил мне пальцем.

– Ай-яй-яй. Только не сегодня.

Я все равно сел.

– Не перебарщивай. Нам не полагается помнить, как ты ведешь себя в Сатурналии, но мы все равно помним.

Затем я схватил еду и принялся поглощать ее.

– Мои клиенты вскоре будут здесь. Катон и Кассандра забрали свои подарки? – наконец спросил я Гермеса.

– Они в атриуме, – сказал тот, жуя сыр. – Кстати, как насчет денег, чтобы я мог как следует отпраздновать?

Мой раб и в лучшие времена был дерзким, а во время Сатурналий становился попросту невыносимым. Я отправился в свою спальню, открыл сундук и вынул оттуда кошелек, сперва пересчитав содержимое, чтобы убедиться, что он уже не присвоил часть денег.

– Вот, – сказал я, бросив кошелек на стол перед ним. – Держи его подальше от чужих глаз. На улицах, которые тебе нравится часто посещать, тебе перережут горло из-за такой суммы. Не принеси домой какую-нибудь экзотическую болезнь, и я не хочу, чтобы завтра у тебя было такое похмелье, что ты станешь мне бесполезен. Я влип во что-то очень плохое и ожидаю хлопотливого дня.

– Хочешь, чтобы на этот раз тебя убили? – спросил юноша, делая большой глоток разбавленного водой вина.

Не успел я ответить, как начали прибывать мои клиенты. Последовал обычный цикл приветствий, и они вручили мне подарки. Поскольку в большинстве своем клиенты были бедными людьми, подарки в основном состояли из традиционных свечей. По обычаю, несмотря на свое весьма скромное положение, я раздал более ценные дары. Барру я вручил новый меч для его сына, который служил в Десятом легионе и вскоре должен был очутиться в гуще боев с галлами и германцами, завоевывая славу для Цезаря.

Из моего дома все мы выступили в сторону дома моего отца. Его толпа клиентов выплеснулась на улицу, и нам пришлось поодиночке пробираться сквозь нее. Попав, наконец, в дом, я увидел, что отец разговаривает с парой утонченных людей, хотя трудно было догадаться, какой у них чин, поскольку они носили простые туники. Я официально выразил свое уважение, и отец представил этих двоих как Тита Ампия Бальба и Луция Апулея Сатурнина, двух преторов нынешнего года. Бальбу на следующий год предстояло управлять Азией, а Сатурнину – получить Македонию. Отец, несомненно, думал, что я должен льстить и добиваться расположения этой парочки, которая занимала подающие надежды должности и могла предложить и мне прекрасные назначения, но мне требовалось переговорить с главой нашего семейства наедине.

– Чего тебе? – нетерпеливо спросил он, когда мы слегка отдалились от остальных. – Ты же знаешь, что сегодня официальные дела запрещены.