Там, на площадке со спортивными снарядами, группа раздетых до пояса парней отрабатывала приемы рукопашного боя, за чем бдительно следил расхаживающий рядом инструктор в темных очках, шортах и пятнистой майке.
Гостей в лагере уже ждали.
Когда въехав в ворота с растянутым вверху транспарантом «Наша влада повынна буты страшною!» автомобили подкатили к главному корпусу, с его ступеней навстречу вальяжно спустился один из руководителей курсов – здоровенный мордоворот, известный в Ровно по кличке Сашко Билый.
Его родной дядя в годы войны являлся бойцом УПА, и племянник достойно продолжал «святое дело».
В начале 90-х он воевал в Чечне против комуняк, исполняя обязанности палача при Дудаеве и отрезая русским солдатам головы, а вернувшись на родину, занялся бандитизмом. Отсидев за это тройку лет, Сашко еще больше проникся идеями борьбы, вступил в УНА-УНСО и в свободное от криминала время передавал свой геройский опыт молодым.
Оба провидныка – идейный и «бойовый» почоломкались, выдав при этом обязательную «Слава!», приехавшие с Деркачем активисты стали его разгружать, таская коробки с мешками в склад, а начальники поднялись в кабинет Музычки.
– Як йдэ обучение Сашко? – поинтересовался идейный вождь, удобно разместившись у приставного стола в кресле.
– Усэ гаразд, – уселся тот в свое, над которым на стене красовался портрет гауптштурмфюрера СС Романа Шухевича.
Несколько позже Музычко с одним из инструкторов, демонстрировал гостю учебную подготовку.
Одни курсанты, сидя в специально оборудованном классе осваивали взрывное дело; вторые – в тени под навесом, занимались сборкой и разборкой автоматов с карабинами; из дальнего карьера, за лагерем, доносилась едва слышная пальба – там шла стрелковая подготовка.
После обеда, состоявшего из наваристого борща с пампушками, котлет и абрикосового компота, Музычко пригласил Деркача в сауну, расположенную за главным корпусом.
Изрядно напарившись березовыми вениками и освежившись в бассейне с холодною водою, они перешли в гостевую комнату, с висящей на стене кабаньей головой и стильной мебелью, где их уже ждала четверть горилка с закусью и холодная «Оболонь» в бутылках.
Первые тосты, как водится, были подняты «за нэньку Украины и ее гэроив», затем пили за все прочее.
– Хочэшь, розповим як я воював в Чечни з комуняками? – изрядно набравшись, заявил Музычко собутыльнику.
– Эгэ ж, – пьяно икнул тот. – ХОчу.
И дальше началось повествование о том, как храбрый «вояк» десятками жег на Кавказе русские танки с бэтээрами, лично разгонял батальоны москалей и сбивал из «стингеров» их самолеты.
– За цэ мэнэ сам Джохар (поднял Сашко вверх палец) нагородыв ордэном «Чэсть нации», та назвав моим имъям вулыцю у Грозном.
– Дай я тэбэ розцилую, дружэ, – расчувствовался Деркач, потянувшись к нему сальными губами.
– А щэ я там показав, хто таки бандэривци – утер щеку Музычко. – Торощыв полонэным москалям пальци плоскогубцямы, выколював очи штыком и видризав головы.
– А головы навищо? – мутно уставился на него идеолог.
– Щоб граты у футбол, – подмигнул ему Музычко и хрипло рассмеялся.
– Ото гэрой! – восхищенно поцокал языком Деркач, после чего набулькал в стаканы горилки, – будьмо!
Глава 7. Крестник
– Хрясь! – врезался Сереге в челюсть кулак и смел его со стула, привинченного к полу «допросного» кабинета.
– Вставай, братан, – цапнула за ворот рубашки крепкая рука, снова водружая на место.
– Ну, так что, Ионаш, так и будем играть в молчанку? – последовал вопрос из-за слепяшей глаза, стоящей на столе лампы.
– Мне нечего сказать, – просипел Серега.
– Хэк! – рубанул его сбоку ребром ладони по шее сопящий сзади опер, в глазах поплыли радужные круги, и парень отключился.
Сидевший за столом следователь давнул кнопку под его крышкой, через секунду железная дверь с лязгом отворилась, и в ее проеме возник хмурый сержант в камуфляже.
– В пятую его, – ткнул пальцем в валяющегося на полу Серегу следователь. – Пусть на досуге подумает.
– Слухаюсь, – пробубнил сержант, и они вместе с опером выволокли бесчувственное тело из допросной.
Очнулся Серега на холодном бетоне камеры и со стоном вполз на деревянный настил – шконку.
Пощупал пальцами зубы (те ныли, но были целы), высморкнул из ноздрей на пол студенистую кровь, после чего осмотрелся.
Судя по виду, это была одиночка. Размером примерно два на три, с бетонным очком параши в углу, жестяной раковиной с медным краном рядом, забранным сеткой, тускло горящим плафоном на низком потолке и небольшим, с решеткой окошком.
Кряхтя, Серега встал, прошаркал кроссовками без шнурков к раковине и, отвернув кран, долго пил холодную, воняющую хлоркой воду.
Потом ополоснул распухшее лицо, утерев его рукавом, вернулся назад, улегся на бок и забылся тяжелым сном, подтянув ноги к подбородку.
Где-то загремел гром, и Серега проснулся.
– Завтрак! – гавкнули из окошка откинутой внутрь из двери кормушки, и на нее брякнула алминиевая кружка, с пайкой черняшки.
Сиделец, морщась, встал, взял завтрак – кормушка закрылась.
Хлеб он есть не стал (тупо ныла челюсть), а пахнущий соломой горячий чай выхлебал с удовольствием.