Саур-Могила. Военные дневники (сборник)

Нас покормили – порция гороховой каши на двоих, паштет и порционная упаковка галетного печенья. Мы с «Бродягой» поделили кашу, паштет и печенье пополам. Съели. Подошёл конвоир, удивился, что мы делили паштет, сказал, что на каждого по паштету и дал ещё один паштет и печенье. Мы поделили его пополам и съели. Наверное, ещё больше охранник удивился, подойдя к «Монаху». Им так связали руки, что он с товарищами не могли нормально подносить ложки ко ртам. Поэтому они кормили друг друга. Так что голодными не остались.

Еда была один раз в день. И по меркам здорового человека, её было мало. Но для нас, давно не питавшихся нормально, это был пир. Меня приятно расслабило, откуда-то появились силы. Пить ещё не хотелось. А когда я увидел ту воду, что мы пили (охранники как раз кидали в неё обеззараживающие таблетки), то понял, что сегодня я точно не захочу пить. Её зелёно-коричневый цвет наводил на странные мысли.

Кто-то из пленных спросил у подошедшего к посадке военного:

– От это вещь! Это у тебя винторез?

– Это Вал, – прозвучало в ответ.

Рядом с нами присел конвоир. На плече у него был нож.

– Это «скиф»? – спросил я его.

– Нет. Это… не помню.

– А похож. Ты откуда?

– Из Владимира.

– «Владимирский централ» – это про него?

– Да, есть там такое.

– А вал крепостной, сооружения какие сохранились, город то старый.

– Ну, немного. – Парень явно не был настроен рассказывать про свой город. Ему скорее хотелось посмотреть на украинских фашистов-бандеровцев, с которыми они тут воюют. Ну ок, пусть смотрит. Была надежда, что у него будет когнитивный диссонанс.

– А я из Харькова, хороший город. У вас в России есть ещё красивый город – Питер. Я там жил, когда он ещё Ленинградом был. Бывал в нём?

– …

– А где учился? – спросил «Бродяга».

– В Рязанском, ВДВ.

– О, я там тоже был в учебке.

– Слушай, ну я понимаю, трофеи забрали, нож, очки. Но обувь… нафига она нужна кому-то с моим грибком? Это же не гигиенично.

– А… Грибок у всех. Это не проблема.

Так перебрасываясь фразами, постепенно дошли до текущих событий.

– Тут день назад приходили одни, хотели пленному голову отрезать.

– За что?

– Разозлились, у них полгруппы погибло. От вашей арты.

– А наша арта их где накрыла? Тут или на российской территории?

– Тут.

– Ну так, а что они тут делали? На что тогда обижаться?

– …

Разговор как-то зашёл в тупик.

В это время прокричали всем одеть повязки. Я понял, что разговор с десантником из Владимира закончен. Просто напоследок сказал ему:

– Когда-то вы всё поймёте, что вас обманывали и всё не так. А до этого времени, просто постарайся выжить.

Я понимал, что, окажись мы с ним в бою, я бы не раздумывая нажал на курок. Он тоже. Но сейчас мы не были в состоянии боя, и не было у меня к нему зла. И я искренне желал ему вернуться домой живым (побыстрее, и никого не убив из наших). Тогда у меня ещё была надежда, что люди в РФ спохватятся и скажут: «Что ж мы делаем-то, зачем с украинцами воюем… ааа, это всё плешивое х…йло виновато… на кол его!». И что эти молодые солдаты, ещё не испорченные, видевшие «фашистов» своими глазами, будут в первых рядах, за свободу русского народа… Хм… да, я был наивен, каюсь.

Я лежал с повязкой на глазах. Иногда засыпал. Потом просыпался и слушал. Было непонятно, сколько прошло времени. Прикольная потеря ориентации.

Слышал как один из охранников говорил что-то наподобие:

– Офигели ваще. Ботинки по 17 тысяч у них….

Я так понимаю, это о было о моих ботинках, трофее, что достался им после того, как спецназ «срезал» всё, что ему приглянулось на первом круге.

Пара конвоиров общалась с пленными. Охранник рассказывал им страшные истории про укров, обидевших местную бабушку, и про то, как он ей помогал деньгами и консервами. Нацгвардеец рассказывал ему про бесчинства сепаров, которые по сути были бандитами. Он насмотрелся на блок, постах, и таких историй у него хватало. «Сокол», красочно на примере семьи, их квартиры и хахаля со стороны, обрисовывал международную ситуацию. Объяснял наглядно, почему РФ не права, сунувшись в Украину. В результате вопросов и ответов солдаты из охраны несколько раз заходили в тупик и вынуждены были согласиться с аргументами. В общем шла обычная работа по подрыву морально-идеологических устоев врага.

Я лежал с краю и слушал краем уха, периодически проваливаясь в дрёму. В какой-то момент, один из солдат, сидящий в посадке, слушавший, но не принимавший участия в разговорах, не выдержал:

– Прекратить разговоры! – и уже к своим – Нечего с ними беседовать. Они пленные. Я вообще не понимаю, как можно в плен сдаться. Дерись или умри.

Я очень захотел, чтобы у него случилась возможность показать себя, попав в такую засаду, как и мы. Сражаться и умереть, не успев ни кого убить.