СAUSERIES Правда об острове Тристан да Рунья

Я не увъренъ, подобаетъ ли человеку моего знамени сознаваться въ патрютическомъ пристрасти къ мъсту, лежащему не подъ сънью этого стяга, — но ничего не подълаешь. Все мы такие, кто тамъ родился; а кто не такой, зовите его чернымъ измънникомъ. При мне въ Лондоне разъ одинъ землякъ, не моргнувъ и ръсницей, удостовърилъ во всеуслышаше, что въ Одессе девять миллионовъ жителей. Потомъ онъ объяснилъ мнъ: «Это потому, что въ Лондоне восемь; а если бы въ Лондоне было двадцать, у насъ было бы двадцать пять; и никакихъ уступокъ». Я его понимаю; даже завидую, что мне самому не пришелъ въ голову такой простой статистический методъ. Хочу только отметить, по этому поводу, что никто изъ насъ никогда не пытался оспаривать прочную всероссийскую нашу репутацию — отважныхъ и бодрыхъ «...» — мы ею гордимся, во всякомъ случай тъ изъ насъ, въ комъ есть настоящй стержень. Чъмъ была бы жизнь, если не врать? Опять сошлюсь на Ростана: это о Лжи онъ сказалъ -

О Тоi,sans qui les choses
Ne seraient que ce qu'elles sont!
(Впрочемъ, онъ это написалъ о солнце; но...)

Непросто выстроился нашъ городъ. Семь народовъ — семь по крайней мъръ — сложили вскладчину кто свой гений, кто свой потъ, чтобы создать эту жемчужину вселенной. Умница-нъмка, царица въ Петербургъ, выбрала лучшее мъсто на всемъ Черноморьъ, между Днепромъ и Днъстромъ, и сказала: «быть на этомъ мъстъ главной гавани Понта Эвксинскаго». Французски бъженецъ (по паспорту Ришелье, но мы зовемъ его Дюкъ) былъ гувернеромъ нашего младенчества. Изо всъхъ ста городовъ Италии, отъ Генуи до Бриндизи, потянулся въ Одессу легионъ черноглазыхъ выходцевъ — купцы, корабельщики, архитекторы, и притомъ (да зачтется имъ это въ куще райской) на подборъ высокоодаренные контрабандисты; они заселили молодую столицу и дали ей свой языкъ, свою легкую музыкальность, свой стиль построекъ, и первыя основы богатства. Около того же времени нахлынули греки — лавочники, лодочники и, конечно, тоже мастера безпошлиннаго товарообмена — и связали юную гавань со всъми закоулками анатолийскаго побережья, съ Эгейскими островами, со Смирной и Солунью. Итальянцы и греки строили свои дома на самомъ гребне высокаго берега; евреи разбили свои шатры на окраине, подальше отъ моря — еще Лъсковъ подмътилъ, что евреи не любятъ глубокой воды — но зато ближе къ степямъ, и степь они изръзали паутиной невидимыхъ каналовъ, по которымъ потекли къ Одессъ урожаи сочной Украины. Такъ строили городъ потомки всъхъ трехъ племенъ, некогда создавшихъ человечество, — Эллады, Рима, иудеи; а правилъ ими сверху, и таскалъ ихъ вьюки снизу юнейший изъ народовъ, славянинъ. Въ канцелярияхъ распоряжались великороссы, и даже я, ревнивый инородецъ, чту изъ ихъ списка несколько именъ — Воронцова, Пирогова, Новосельскаго; а Украина дала намъ матросовъ на дубки, и камен-щиковъ, и — главное — ту соль земную, тъхъ столповъ отчизны, тъхъ истинныхъ зодчихъ Одессы и всего юга, чьихъ эпигоновъ, даже въ наши дни, волжанинъ Горький пришелъ искать — и нашелъ — настоящаго полновъснаго человека… очень длинная вышла фраза, но я имъю въ виду босяковъ. И еще второго зодчаго дала намъ Украина: звали его чумакомъ, онъ грузилъ жито у днъпровскихъ пороговъ и, покрикивая на воловъ «цобъ-цобэ!», брелъ за скрипучимъ возомъ по степу до самой Пересыпи — кто его знаетъ, сколько недъль пъшаго пути, или мъсяцевъ.

Итого, считая Екатерину и Дюка, семь народовъ; и какихъ!

Но, говоря о семи только народахъ, я безвинно обидълъ еще пять или шесть. Двъ улицы у насъ Арнаутския, Большая и Малая; и есть недалеко въ степи, на берегу Либентальскаго лимана, албанская деревня, где, впрочемъ, говорятъ по-гречески. Есть предмъстье Молдаванка, есть Болгарская улица и Цыганская, Польский спускъ, Армянсюй переулокъ, фруктовщики-татары, и караимская кенасса. Въ гимназии, въ нашемъ классъ на двадцать съ чемъ-то учениковъ было тринадцать народностей; во всъхъ, кажется, пяти гимназияхъ латынь преподавали чехи, а жандармский ротмистръ, съ которымъ былъ у меня какъ-то разговоръ по неприятному дълу, оказался носителемъ звучной мадьярской фамилии; жаль, хорошая фамилия. Но на латынцахъ и на ротмистров я не настаиваю, такъ-какъ иные скажутъ, что городъ можно было выстроить и безъ нихъ; зато все остальные подлинно и честно, подъ смъющимся нашимъ солнцемъ, среди запаховъ моря и акаций и чесноку, строили мой городъ, истинное, законное, хотя и до матерей родившееся дитя Лиги наши…