Саван алой розы (СИ)

Саша, снова перестав дышать, вскинула на него глаза – но нет, заговорил, сглаживая неловкость, оказывается не он, а второй мужчина, худой и высокий, который, как тень, стоял за спиной Степана Егоровича.

– Позвольте представиться, Александра Васильевна, – тот кашлянул и неловко поклонился ей, – Кирилл Андреевич Воробьев, служащий департамента полиции. Мой коллега, – представил и господина Кошкина, – Степан Егорович Кошкин, чиновник по особым поручениям.

Степан Егорович поклонился тоже, пусть и несколько отстраненно.

– Здравствуйте, господа, присаживайтесь, прошу… – спохватившись и Саша, сообразив, что сама ведет себя неподобающе и невежливо. – Вы и впрямь хотели поговорить со мною?

– Господа из полиции приехали по поводу Аллы Яковлевны, – грубо вмешалась Юлия. – Представь себе, Саша, они сомневаются, что этот садовник… не помню его имени, да он этого и не достоин – что он и правда убил твою мать. Тебе известно что-то по этому поводу, Саша?

Юлия знает. Юлия все знает, – живо сообразила Саша.

Она уж, было, подумала, что сейчас снова лишится дара речи – но потом поняла, что надобно сказать правду. Что ей скрывать, в конце концов?!

Саша набрала в легкие побольше воздуха – но на этот раз действительно вмешался Кошкин.

– Александра Васильевна, могу я попросить вас, в рамках расследования, передать моему коллеге образцы почерка вашей матери. Письма, записки – что угодно. Кроме того, мне необходимо поговорить с Юлией Михайловной наедине.

Саша беспомощно кивнула. Кошкин, кажется, не хотел, чтобы Саша говорила правду. Он и приехал, наверное, не для того, чтобы ябедничать о ней, как гимназист – Боже, как глупо было это предположить…

Этот второй, Кирилл Андреевич, вызывал почему-то гораздо меньше страха, Саша даже вполне взяла себя в руки, пока вела его в библиотеку. Ее комнаты, где и хранились записи мамы, были совсем рядом – но не приглашать же мужчину внутрь? Пока поднимались по лестнице, Саша сумела даже расхрабриться настолько, что спросила, хорошо ли они доехали и не промокли ли под дождем? А Кирилл Андреевич ответил вполне галантно – и вдруг попытался ей посочувствовать.

– Нелегко, наверное, ужиться в одном доме двум хозяйкам? – спросил он невзначай.

– Не понимаю, о чем вы… – тотчас замкнулась Саша. – Юлия Михайловна прекрасная женщина, мы с ней очень дружим… и поверьте, она любит меня, как сестру.

Выносить сор из дома нельзя – это правило Саша еще от бабушки запомнила, и каждый из Соболевых чтил его, прекрасно понимая, что друзей за пределами семьи у них нет. Этот сыщик в самом деле надеется, что она станет жаловаться ему на невестку?

– Будьте добры, подождите здесь, – Саша указала Воробьеву на кресло в библиотеке. Замешкалась: – господин Кошкин просил, чтобы я передала вам именно дневники мамы или подойдут любые ее записи?

Воробьев в ответ вскинул брови. Уточнил:

– Так ваша матушка вела дневники?

Господи Боже, конечно, Кошкин не говорил ему о дневниках – ведь она сама его просила не распространяться! Снова Саша кляла себя за глупость и готова была провалиться на месте. Ответив что-то невнятное, она скорее убежала к себе – и вышла только через пару минут, сумев, как ей показалось, полностью успокоиться, и неся в руках несколько маминых писем – длинных, как всегда, но с пустым, неважным содержанием. Саша могла только молиться, чтобы Воробьев не заострил внимание на ее фразе о дневниках.

Он как будто и не заострил. Поблагодарил ее за письма, мельком их проглядывая, и только теперь Саша заинтересовалась, для чего им вовсе нужны образцы маминого почерка.

– Неужели господин Кошкин сомневается, что эту… надпись на стене сделала мама? – догадалась она.

Тот пожал плечами, не став лукавить:

– Господин Кошкин, кажется, вовсе сомневается, что убийство совершил садовник.

– И он прав, это действительно сделал не Ганс! Не подумайте, будто я выгораживаю его, но… Ганс просто не мог этого сделать!

– Вы хорошо знаете, должно быть, господина Нурминена?

– Достаточно хорошо… – отозвалась Саша, невольно отведя взгляд. – Я навещала маму на ее даче каждую субботу, а по воскресеньям Ганс отвозил нас в церковь.

Воробьев вдумчиво кивнул, будто все это уже знает, и Саша сообразила, что они с Кошкиным успели допросить Ганса – тот сам им все и рассказал. Сыщик ее догадку подтвердил:

– Да, господин Нурминен говорил об этом. Только он упомянул, что последние полгода, кажется, Алла Яковлевна, ваша матушка, чаще брала извозчика для поездок в церковь.

– Это так, – нехотя признала Саша.

– Алла Яковлевна не говорила с вами о причине? Быть может, она назначала встречи с кем-то, после посещения храма, и не хотела, чтобы ее садовник знал об этом?

– Нет-нет, дело не в том, что она скрывалась от Ганса… – Саша хмурилась, потому что каким-то невероятным образом виновным снова казался Ганс.

Однако этот сыщик внезапно подошел слишком близко к тому, о чем, она надеялась, догадается Кошкин, прочтя дневники. То, с кем мама встречалась, выйдя из церкви, было ключевым моментом. Только говорить об этом кому-то, кроме Кошкина, наверное, не стоит.

Или стоит…