Саван для соловья

Рассказывая ему свою историю, она постаралась напустить на себя сдержанный, кающийся вид, но у нее это вышло не слишком убедительно. На самом деле она просто светилась от радости и облегчения. А почему нет? Ее навестила сама Матрона. Она призналась ей во всем и получила отпущение, так сказать, грехов. Эйфория освобождения от чувства вины волной захлестнула ее. Кроме того, подумал он, обе девушки, которые могли бы угрожать ей, теперь неопасны. Диана Харпер покинула больницу. А Хитер Пирс была мертва.

Но в чем именно сестра Дейкерс призналась Матроне? Откуда такое, с трудом сдерживаемое, ликование? Ему бы очень хотелось это знать. Но он покинул ее комнату почти с тем же, с чем и вошел. По крайней мере, подумал он, она подтвердила показания Мадлен Гудейл, касающиеся того периода времени, когда они вместе занимались в библиотеке. Если только, что маловероятно, это не тайный сговор. Обе обеспечили друг другу алиби на предмет того, что они делали до завтрака. А после завтрака, перед тем как пойти в демонстрационный зал, она сидела с чашкой кофе в оранжерее и читала «Нэрсинг миррор». Сестра Пардоу и сестра Харпер находились вместе с ней. Все три девушки ушли из оранжереи одновременно, заглянули на пару минут в ванную комнату и туалет на втором этаже, затем отправились в демонстрационный зал. Так что вряд ли у Кристины Дейкерс мог подвернуться удобный случай подлить никотин в аппарат для искусственного кормления.

Делглиш прошагал уже не менее пятидесяти ярдов, когда внезапно остановился, застыв на месте от звука, который на какое-то мгновение показался ему женским плачем. Он стоял напрягшись, вслушиваясь в доносившиеся издалека отчаянные рыдания. На миг все смолкло; казалось, утих даже ветер. Затем рыдания повторились снова, теперь уже совершенно отчетливо. Это не были звуки, издаваемые ночным животным или почудившиеся его усталому, возбужденному мозгу. Где-то, по левую сторону от него, в зарослях деревьев горько плакала женщина.

Он не считал себя суеверным, однако обладал довольно живым для мужчины воображением. И теперь, стоя в темноте и вслушиваясь в безутешные, перекрывающие шум ветра женские рыдания, почувствовал, как у него все застыло внутри. На несколько секунд он ощутил весь ужас и отчаянье несчастной Нэнси Горриндж, словно это она сама вцепилась в него своими холодными пальцами. Ее тоска и боль заставили его содрогнуться. Прошлое как бы наложилось на настоящее. Затем это мгновение прошло. Это был плач настоящей живой женщины. Он нажал кнопку фонарика и сошел с дороги в темноту под деревьями.

Где-то в двадцати ярдах от края торфяника он увидел небольшую деревянную избушку; ее тускло освещенное окно отбрасывало квадрат света на соседний вяз. Он подошел к ней, бесшумно ступая по промокшей земле, и толкнул незапертую дверь. В лицо ему пахнул теплый, густой запах дерева, смешанный с запахом парафина и еще кое-чего, — с запахом человеческого жилища. В драном, плетенном из ивовых прутьев кресле сидела девушка, освещенная светом стоящей на перевернутом ящике лампы.

На какое-то мгновение ему показалась, что перед ним животное, которое попало в ловушку. Они молча смотрели друг на друга. При его появлении рыдания мгновенно прекратились, как если бы были притворными, и на него уставились недоверчивые, горящие враждой глаза. Может, это животное и попало в беду, но оно находилось на своей территории и было готово обороняться. Когда она заговорила, ее голос прозвучал неприязненно и без всякого страха:

— Кто вы?

— Меня зовут Адам Делглиш. А вас?

— Морэг Смит.

— Я слышал о вас, Морэг. Вы должны были вернуться в больницу сегодня вечером.

— Ну да. И мисс Коллинз велела мне доложить обо всем руководству общежития, если хотите знать. Я просилась обратно в крыло медперсонала, раз мне нельзя больше оставаться в Найтипгейл-Хаус. Но как же! Нет и нет! Я слишком хорошо ладила с докторами! Так что к ним мне нельзя. А в Найтингейл-Хаус на меня катят черт знает что. Я просила позволения поговорить с Матроной, но сестра Брамфет сказала, что ее не следует беспокоить.

Она замолчала и принялась подкручивать огонь в лампе. Пламя вспыхнуло ярче. Она пристально посмотрела на Делглиша:

— Адам Делглиш. Чудное имя! Вы новенький, да?

— Я приехал сюда только сегодня утром. Полагаю, вам известно о сестре Фоллон. Я детектив. Хочу выяснить, как умерли она и сестра Пирс.

В первый момент ему показалось, что это известие вызовет у нее очередной приступ рыданий. Она открыла было рот, но, словно опомнившись, вздохнула и вновь закрыла его. Затем угрюмо сказала:

— Я ее не убивала.

— Сестру Пирс? Разумеется, пет. С какой стати?

— Кое-кто думает иначе.

— Кто это?