Саваоф

— Как такое может быть? Разве есть что-то в твоей жизни, что меня не касается? Видимо, это что-то бесплатное!

Марианна громко фыркнула, но на этот раз настроение у всех было хорошее, и потому все просто улыбнулись.

— Не надо чушь пороть! — подытожил Алехан. — Никто ничего не менял! Это никому не нужно.

— А проверить можно? Давайте просмотрим еще раз и решим голосованием: менялось что-нибудь или нет.

— Нет! — запротестовала Елена. — Я все равно не скажу, о чем речь! Это только мой секрет.

— Да и как докажешь? — Алехан пренебрежительно махнул рукой. — Настоящую версию я им отнес. А они их стирают. Их слово против ее слова. Но им-то это на фиг?.. Оба-на! Вы знаете, друзья, что мы вообще ничего не посмотрим? Спорили, спорили... Микис ударил прямо по крышке прибора. А здесь сенсорная панель. Что-то он сбил...

— А вот я теперь очень хочу посмотреть! — рассердился Антон. — Ты сделаешь?

— Я попробую. Но надо подождать...

— Очень даже хорошо, я давно хочу в туалет.

— Это торт, — сказала мужу Елена (не желая меня обидеть, но, разумеется, обидев).

Пока Алехан возился с прибором, я стала убирать со стола. Марианна вызвалась помогать мне. Елена не шелохнулась. Когда мы у нее, мы тоже сидим, как королевы, — все делает служанка. Так что она имеет право, но все-таки могла прийти, посекретничать — рассказать, например, об этой фразе.

— Она ее выдумала! — сказала Марианна, словно подслушивала мои мысли. — Мы все сидели и смотрели. Тебе что-нибудь показалось неправильным?

— Да я не очень хорошо помню тот разговор. Не дословно, во всяком случае. Я не смогла бы утверждать, что какие-то слова переставлены. Но с другой стороны, если, как она утверждает, в тот раз кто-то солгал — или она сама солгала — а в этот раз сказал правду, то не заметить этого, действительно, было бы трудно.

— Тогда почему мы не заметили?

— Видимо, мы не знали, о чем речь.

— То есть эту фразу сказала она сама?

— Скорее всего.

— Может, попытаем ее? Нагреем вилку, или проводами можно электрическими?

— Бесполезно. Ты Елену не знаешь?

— Знаю, потому и говорю: врет!

— Слушай, а Микис сильно психанул, по-моему.

— Да прямо! — Марианна махнула рукой. — Это для него обычное состояние в последнее время. Он стал невыносимым. Потом у его подруги сегодня день рождения. Они поругались накануне, он решил не поздравлять, проявить характер. Но, видимо, затосковал к вечеру. Передумал...

— Это он у тебя научился в нужный момент разыгрывать скандалы.

Она грустно улыбнулась.

— Видимо, да.

— А почему они поссорились? Все, идут к разрыву?

— Да я бы не сказала. Наоборот... — Она замялась, раздумывая, продолжать ли разговор, но все-таки решилась. По ее сосредоточенному лицу я поняла, что речь пойдет о наболевшем. — Девчонка-то оказалась непростой. Нашла она к нему ключи.

— Ключи?

— Ключи! — почти с отчаяньем повторила Марианна. — Антон прав: голос крови недооценивают. Того, чего я три года добивалась вначале жертвами, а потом скандалами, она добилась за месяц. Вся моя тактика была неправильной! Его мать, порядочная женщина, как-то пыталась мне это объяснить. Она говорила, что в якутских семьях все по-другому. И вообще, богатые — они другие. Мои жертвы были не нужны, мои скандалы не страшны — вот как получилось.

— Но что было нужно? И для чего, Марианна? Для денег?

— А для чего еще? Он ведь о земле почему заговорил? Потому что ей нужны деньги. Этой пигалице, знающей его меньше года! Когда это было нужно мне, то был один ответ: только после их смерти и никак иначе. Но оказалось, что землю можно продать. И маму можно уговорить, и перед папой ультиматум поставить. И в банк почетным президентом по состоянию здоровья перейти.

— Да ты что! — ахнула я и даже села на стул, прижав к груди грязную тарелку.

— Ну а как же! Цыпочке нужна машина, цыпочке нужен дом. Он в долги залез, представляешь? Набрал под землю кредитов. Да и не только под землю — еще под воздух... В банке, который проверял. — Марианна сморщилась, как от зубной боли.

Мое сердце тоже кольнуло. Я не очень люблю Микиса, он кажется мне скучным и самовлюбленным, но, по крайней мере, я никогда не сомневалась в твердости его принципов. Я думала так: то, что он не замечает жертв Марианны (а они, несомненно, были) — несколько нарочито, он их, конечно, видит, поскольку Микис — наблюдательный тип (да других в управлении и не держат), а я всегда считала, что человек либо наблюдательный, и тогда он наблюдательный во всем, либо он во всем рассеянный. Но уж, во всяком случае, нельзя быть наблюдательным через одного, нельзя разбираться в людях и при этом не понимать собственной жены. Нет, он все понимает (так я думала), но невнимание к ее жертвам — это его жертва, принесенная во имя убеждений. Замечать Марианнины желания и надежды для Микиса слишком мучительно, поскольку пришлось бы на них отвечать. А ответить он не может. Оказалось, может!

— То есть все принципы побоку? — спросила я.

— Да, абсолютно все.

— И чем же добиваются такого?