— Плачет... Говорит, что подпишет все что угодно, лишь бы спасти сына. Вы еще там, в доме, сказали, что не удивитесь, если фигурки из яшмы найдут у них дома... Вы правда считаете, что кто-то разыграл все это, подбрасывая улики?
— Я так считаю, да. Но я не думаю, что фигурки из яшмы найдут. И не думаю, что Антон мертв. Теперь не думаю... Но меня это вообще не волнует. Знаете, я очень не люблю, когда меня считают дурой. Точнее считать можно, но не надо вести себя так, словно я дура. Вот.
— Вы это мне? — обиженно спросил Гергиев. — Я вас дурой не считаю. Наоборот, я хотел сказать вам... — Он опять закашлялся и вдруг предложил: — А поехали в этот ресторан? Поедим и заодно посмотрим, что вы там хотели посмотреть.
— Ах, вот вы где! — Марианна распахнула дверь и грозно встала в проеме, глядя на нас сверху вниз. — Что ищете? Кстати, господин следователь, я лучше знала эту семью и могу более подробно объяснить все, что здесь хранится. По крайней мере, я не ношу розовые очки и не прячу голову в песок, как эта блаженная! Иди подписывай! — обратилась она ко мне. — И не путайся у меня под ногами!
В данным момент я действительно находилась у Марианны в ногах, но, конечно, она имела в виду другое.
— Я очень голодна, — сказала она Гергиеву. — Между прочим, это вы нас сюда заманили, вытащили, можно сказать, из-за стола...
— Верно. Но я готов искупить вину. Здесь есть рядом приличные рестораны?
— Какой ценовой категории? — посерьезнев, спросила Марианна. — Здесь есть. Вас какие интересуют: дорогие, немыслимо дорогие или безумные?
Он вопросительно посмотрел на меня. Я никак не отреагировала на этот взгляд: мне не нужна ни его помощь, ни тем более ее. Следователь вздохнул:
— Самые немыслимые. Но не безумные.
— Таких куча! Вы меня приглашаете?
— Да. Я вас приглашаю, — сказал он. — И вас тоже.
— Нет. Меня муж ждет, — злорадно сказала я, краем глаза наблюдая, как распустилась Марианна при этих словах.
— Сейчас она нажарит ему яиц с колбасой, — пояснила она. — А потом они лягут спать. В разных комнатах. Мило, правда? Ради этого стоит жить.
— В конце-то концов! — заорал пожилой следователь на том краю мощеной дорожки. — Вы понимаете, что я на работе! С ума все посходили, ей-богу! — Он изо всей силы хлопнул стеклянной дверью, так, что чуть не разбил ее, и скрылся в доме.
На зеркальной поверхности отразились деревья, облака, решетчатая беседка, Марианна у ее входа, и — очередной жук, обманутый картинкой, оставил свою мокрую душу на стекле.
В моем расписании почти ничего не изменилось несмотря на то, что от работы я отстранена. Каждый день я должна приходить в корпорацию к одиннадцати, а уходить в пять. Это их иезуитский расчет.
Дело в том, что по закону, пока меня не уволили, мне должны начислять полную зарплату. Уволить же меня все еще нельзя — расследование о халатности не завершено. Точнее, уволить можно, но они, видимо, не уверены, что я не подниму шум. Если я подам в суд, то выиграю дело, и будет так: мне выплатят огромную компенсацию, зарплату за шесть месяцев, и только через полгода они смогут возобновить дело о халатности и нарушении контракта с моей стороны. Я бы, конечно, не стала с ними судиться, но они этого не знают и предпочитают не нарываться.
А теперь оцените их мелочность: им не нравится, что я все-таки получаю зарплату, и они заставляют меня ее отрабатывать, высиживая по шесть часов в коридоре корпуса охраны.
Им от этого никакой пользы. Наоборот, хотя бы изредка то один начальник отдела, то другой обязан делать вид, что меня вызвали на собеседование. Они отрываются от своих дел (а потом еще удивляются, что счета корпорации потрошат все, кому не лень!), приглашают меня в кабинеты, задают одни и те же вопросы, потом говорят с глубокомысленным видом: «Подождите в коридоре, пожалуйста», имея в виду «Мы сейчас тут будем
Это какой-то кошмар! Сами начальники отделов, которые
Ведь это вообще у нас норма. Прижимистость в мелочах и полное разгильдяйство в крупных тратах. Я даже не говорю о расходах Лица и его компаньонов на себя самих — это, как говорится, их право, они хозяева, — я имею в виду совершенную беспечность в контроле за сделками, подобными той, которую приписывают Горику.