Савелий Крамаров. Сын врага народа

— Акклиматизируешься, — иронически, из-под очков, улыбнулся Шемякин. — Даже мне, чьи картины пришлись по вкусу американцам, поначалу было тяжеловато в Америке. Страна, в которой действуют законы, суды с присяжными заседателями, страна изобилия, — а русской радости я здесь не ощутил. Наверное, русская радость — понятие своеобразное и заключается в том, когда что-либо новое приходится пробивать и достигать неимоверным трудом, через партийные дубовые инстанции, через унижения, через взятки — финансовые и духовные, а точнее, через уступки и компромиссы, бывающие гадливее денежных подкупов, — сверкнул зрачками Шемякин. — Зато я познал там омерзительнейших людей, точнее — разглядел их маски…

Савелий покраснел, сморщился и стыдливо прикрыл лицо рукой, словно находился в тайге и закрывался от налетевшей мошкары.

— Мне присвоили звание заслуженного артиста… остались формальности — несколько начальственных подписей. Что интересно, те люди, что должны поставить свои подписи, в первую очередь поздравляют меня со званием, хлопают по плечу, моргают глазами, мол, с меня причитается, а указ не визируют. Месяц, второй, третий… И тут я понял, что с меня действительно причитается, по их неписаным законам, и отнюдь не бутылка коньяка. Я сперва возмутился, мол, на каком основании, я снялся в стольких фильмах, конечно, и не в количестве дело, но все-таки… Не бывает дыма без огня, И тут мне один словоохотливый чиновник объяснил, что если бы я сыграл секретаря парткома, председателя колхоза из «Кубанских казаков», на худой конец сталевара, то получил бы звание без промедления. Я вспомнил, какие роли играл, и… сломался. Денег, конечно, не дал, не мог, хоть тресни, но подарки приволок.

Шемякин рассмеялся от души.

— Ты так смешно рассказываешь. Я вижу все твои сомнения, страхи и как ты оставляешь подарки в кабинетах начальства, осторожно, даже незаметно, вроде мины замедленного действия. Теперь тебе было бы легче, — усмехнулся Шемякин, — особенно на телевидении.

— Почему? — вздрогнул Савелий.

— На все выступления там установлена такса. В зависимости от популярности передачи, времени пребывания на экране… Вот где назревает темка для отличного русского боевика — борьба за передел власти на телевидении. С крутейшей интригой, перестрелками, убийствами главарей или, как их называют, заведующих отделами. Я даже предвижу заголовки: «Кровавая реклама», «Убийство в музыкальной редакции», «Драма в отделе литературной драмы». Я знал в этой редакции одну супервзяточницу. Она вызывала зависть даже самых красивых теледикторш. Носила пальто, сумку и перчатки из крокодиловой кожи. Я думал, что ее прикончат первой, а ее, как рассказывают, наградили орденом Дружбы… С кем? С валютой?!

— Мне повезло, — улыбнулся Савелий, — я проскочил в то время, когда на телевидении произрастали девственные леса, а не джунгли.

— Ты прав, — согласился Шемякин, — звери вырастают в джунглях, где небо застилают зеленые облака.

— Из долларов, — догадался Савелий, и они оба рассмеялись, а потом Савелий нахмурился: — Я не гоняюсь за зелеными облаками, но в рекламных роликах сниматься приходится. Для вида долго и с неохотой думаю — дать согласие или нет. Самому противно. Но жить надо. Соглашаюсь…

— И правильно делаешь, что не скрываешь это от меня, — улыбнулся Шемякин, — ты — человек, а не маска! Таких не много на свете… Поверь мне… ты еще станешь звездой в Америке. Хватило бы на это здоровья…

— Хватит! — уверенно заявил Крамаров. — Одного боюсь, что не смогу говорить по-английски без акцента. Хорошо, что американцы в акцентах не разбираются! Я проверял! — радостно воскликнул Савелий. — Для них акцент одинаков — что русский, что немецкий, что польский… Смогу играть все роли иностранцев… Но хотелось бы не дурачиться на сцене, а играть… Надоело идиотничать дома. Мне иногда казалось, что меня перебрасывают из фильма в фильм, как подкидного дурака. Мало кто понимал меня: Евстигнеев, Вицин, Леонов… Но здесь с чего-то начинать надо, Миша?

Шемякин посуровел и надвинул защитного цвета шапочку на лоб:

— Мои картины привез в Америку деляга и здорово нажился на них. Уже вслед за картинами явился я… Бывает, я проклинаю этого человека, бывает, благодарю… Не в нем дело, а в стране, откуда мы прибыли, в нашей ситуации здесь. С чего-то начинать надо. Но так, чтобы не было стыдно за свою работу. Я иногда делаю набросок картины и по желанию заказчика дорисовываю ее.

Савелий задумался, а потом рассказал Шемякину о сюжете фильма, где есть шанс отсняться. Шемякин просил дважды рассказать о роли, которую предлагают Савелию, и сдвинул брови:

— Не стыдно, Савелий. Не Гамлет, но и далеко не Чапаев. Соглашайся, Савелий!

Они расстались, не зная, что судьба еще сведет их серьезно и соединит их имена навечно.

Я не знаю, кто проложил путь Савелию в первый его американский фильм «Москва на Гудзоне». Что, какие его качества — знаю. Искрометный, неповторимый крамаровский юмор. Но талант иногда нужно показать, помочь ему проявить себя.