Первым делом Скиргитис поднёс сына к стоявшим ближе всех к калитке отцу Октамасаду, дяде Скилаку и вождю хабеев Госону, племянницей которого (дочерью его давно ушедшего к предкам младшего брата Фарзоя) была Иктаза.
- Молодец, дочка! Славного воина нам родила! - похвалил зардевшуюся от удовольствия племянницу вождь Госон и с умильной улыбкой пощекотал осторожно толстым пальцем испуганно таращившего голубые глазёнки малыша, после чего положил в подставленный Иктазой, расшитый красочными цветами передник свой подарок - маленький акинак в золотых ножнах, с изящной костяной ручкой в виде хищно оскалившейся пантеры. Октамасад бросил в подол невестки маленькую плёточку с обёрнутой в золотую фольгу рукоятью, а Скилак - золотую детскую чашечку.
Родители с младенцем и оруженосцами медленно двинулись дальше вдоль выстроившихся под навесом дома родичей, с благодарностью принимая сыпавшиеся как горох поздравления, добрые пожелания и подарки: расшитые яркими узорами детские кафтанчики, рубашечки, украшенные рельефными золотыми бляшками башмачки, шапочки, пояски, греческие золотые монеты, перстеньки, игрушки...
- Живи до глубокой старости!
- Не болей, процветай вместе с родом!
- Пусть мужает мальчик!
- Пусть становится самостоятельным!
- Пусть храбростью и красотой походит на отца и мать, а силой и богатством - на деда!
- Пусть до старости ни разу не захворает!
- Пусть он будет строен, как тростник, растущий в чистой воде!
- Красив, как водяная лилия в пруду!
- Пусть вечно будет здоров и богат!
Дойдя до конца ряда, где стояли неженатые парни и девушки, Иктаза унесла подарки в переполненном подоле в дом свёкра, а Скиргитис вынес сына на середину двора и поставил на ножки в центре расстеленного там ковра. За ним проследовали десятка полтора молодых женщин, мечтавших забеременеть, и расселись в кружок вокруг малыша и его отца. Через минуту Иктаза вынесла из дома широкое, круглое, расписное деревянное блюдо с ручками в виде утиной головы и хвоста, на котором была горкой наложена политая мёдом просяная каша с воткнутой сверху деревянной ложкой, и поставила его в центре ковра возле ножек сына. Шествовавшая следом за ней матушка Госа протянула Скиргитису железные ножницы. Взяв их, Скиргитис звучно объявил:
- Нарекаю своего сына славным именем его деда Октамасада! Пусть сбудется на его веку всё то, что вы ему пожелали!
Под одобрительный гул стоявших вдоль фасада октамасадова дома родичей отец начал состригать с макушки сына белые, мягкие, как пух, волосики и бросать их в кашу, которую Иктаза, присев напротив, тщательно перемешивала на блюде длинной ложкой. Закончив стрижку, Скиргитис вернул ножницы бабушке Госе и вынес сына из круга женщин. Отступила на край ковра и его жена с улыбкой на полных губах и ложкой в руке.
- Начинайте, дети! - скомандовала Госа.
Обсевшие блюдо женщины с превеликой поспешностью принялись расхватывать горстями сладкое кушанье и отправлять его в рот: по бытовавшему среди скифов и сарматов поверью, те, кому посчастливится съесть вместе с просом волосы с первой стрижки младенца, вскоре непременно зачнут собственное дитя. Не прошло и минуты, как на широком блюде не осталось ни зёрнышка, ни волоска. Скиргитис передал сына на руки матери, наклонился над опустевшим блюдом и, как мог резко, крутанул его за утиный клюв. Все женщины, сидя тесным кружком на своих местах, с вожделением и надеждой на свою удачу следили за вращением утиной головы. Едва блюдо остановилось, одна из них, на которую указал плоский утиный клюв, схватила его со счастливой улыбкой во весь рот и прижала, как щит, к мясистой груди, чтобы вечером положить под супружеское ложе: это считалось самым верным средством зачать в ту же ночь желанное дитя и, к тому же, почти наверняка - сына.
После того, как довольные молодые женщины встали с колен и покинули центральный ковёр, Скиргитис на правах хозяина пригласил дорогих родичей рассаживаться.
Оба вождя, Октамасад, их старшие женатые сыновья, седовласые старейшины расселись на самой почётной стороне - спиной к фасаду дома, лицом - к открытым на площадь воротам. С правой стороны от них уселись женщины с малыми детьми, слева - девушки, напротив отцов, спиной к воротам - неженатые парни и подростки, не имевшие права по прадавним скифским обычаям пировать за одним столом с воинами, пока не прольют кровь первого врага. На центральном ковре сели лицом к родителю и вождям хозяева празднества - Скиргитис и его жена, поспешившая запеленать своего только что обретшего имя сына в золотую заморскую парчу и, как только он захныкал, без всякого стеснения (здесь все свои, все родные!) обнажила грудь и сунула ему в ротик набухший молоком тёмно-коричневый сосок.