Савмак. Пенталогия (СИ)

  Каждый будущий воин, как полагается, с 13-14-ти лет получал место в одной из сотен, рядом с отцом и старшими братьями, в которой и оставался до старости, пока мог сидеть на коне, или до смерти, приходившей за многими задолго до седых волос. В дозоры из этих сотен ездила одна молодёжь до 25-ти лет, в том числе младшие сыновья Скилака и Октамасада. Через каждые семь дней, когда приходил черёд их сотни, Ариабат и Скиргитис выезжали из Таваны во главе сторожевых отрядов (попеременно то утром, то в ночь), а Канит и Сакдарис были у них десятниками над подобными себе "неоперившимися птенцами" из неродовитых семей.

  Но и в свободные от сторожевой службы дни Каниту не сиделось дома. Наскоро проглотив за семейным завтраком несколько пирогов и выпив чашку тёплого козьего молока, перекинувшись парой слов с Мирсиной и приласкав младшую Госу, очень тосковавшую без почасту возившегося с нею прежде Савмака, он спешил на конюшню. Оседлав, когда мирсинину Золушку, когда выигранную Савмаком на памятных скачках белоснежную царскую кобылку, названную Вьюгой (которую Скилак сперва хотел отправить в табун, но затем передумал и отдал в утешение дочери Госе - как прощальный подарок от Савмака), то своего любимца Рыжика, он уносился в сопровождении пары сверстников из своего десятка в степь на охоту. Ни мороз и колючий ветер, ни вьюга, ни холодный проливной дождь, грязь и слякоть не могли удержать его дома - ведь с некоторых пор в глазах Канита всегда сияло яркое солнце, в ушах переливались соловьиные трели, а в сердце благоухали прекрасные весенние цветы.

  В семье Скилака эти многочасовые поездки Канита в то время, как остальные предпочитали отсиживаться дома у тёплого очага, удивления не вызывали: он с детства горячо любил лошадей и не проводил и дня без конных прогулок. Одна лишь Акаста тотчас догадалась о причине каждодневных затяжных отлучек младшего сына вождя. Канит всё реже наведывался по ночам в её спальню и "скакал" на ней уже далеко не с прежним пылом. Конечно, причиной тому могло быть лишь одно - он завёл себе где-то на пастбищах другую любовницу, помоложе и, наверное, покрасивее, и возвращается от неё домой выжатый и опустошенный, как виноградный жмых. Ну что ж, грустно вздыхала Акаста, по-матерински нежно целуя и оглаживая крепко спящего, прижавшись к её горячему боку, Канита, ей ничего не остаётся, как смиренно благодарить Аргимпасу и за это...

  Сакдарис теперь не часто присоединялся к Каниту в его прогулках, предпочитая отсиживаться дома в тепле, но Канит был этому только рад. Он бы с удовольствием отправлялся из дому с одним только Лисом, да сыну вождя не полагалось ездить без телохранителей - мало ли что может в степи случиться! Выезжая по утрам из Таваны, Канит подолгу задерживал восхищённый взгляд на белоснежных вершинах дальних гор, обводил глазами припорошенные снегом тёмные леса на склонах ближних гор, с блуждающей по губам счастливой улыбкой любовался закованными в игольчатые панцири изморози кусты и деревья по краям дороги, удивляясь, что раньше, в прежние зимы, не замечал всей этой красоты. Когда тёмные, косматые тучи заволакивали небо и горы, засыпая землю снеговой порошей или поливая её мелким нудным дождём, Канит и тогда находил в потускневшем, унылом пейзаже не замечаемые его тоскующими по домашнему теплу и уюту спутниками красоты.

  И причиной этого света, озарявшего душу Канита, невзирая ни на какую погоду, была отнюдь не Фрасибула, о которой он, завидуя старшему брату, столько грезил, когда та была невестой Савмака. Да, он по-прежнему любил её всем сердцем и жаждал заполучить её в жёны, но когда то ещё будет! Может пройти ещё не один месяц, а то и год, прежде чем он сумеет украсить узду своего коня волосами первого убитого врага!

  А пока что все мысли и желания Канита были обращены на вдову пастуха Иргана. С того самого дня, когда во время пурги Лис вывел его с друзьями к кошаре старика Хомезда, маленькая чёрная родинка и полные молока белые груди Зобены не выходили у Канита из головы. Чем бы он ни занимался, он вновь и вновь ловил себя на том, что думает о ней, жаждет снова её увидеть, услышать её ласкающий уши бархатный голос и смех. Нечто похожее Канит уже испытывал прежде по отношению к той же Фрасибуле и потом к Акасте, только теперь это захватило его с куда большей, почти непреодолимой силой, заставлявшей его каждое утро садиться на коня и, поманив посвистом радостно вертевшегося под ногами Лиса, отправляться "погонять ушастых". Впрочем, Канит не сильно огорчался, если добыча оказывалась скудной, - главное, что конь словно бы сам собой, неизменно привозил его к знакомой кошаре чабана Хомезда.

  В первый раз (на третий день после памятного бурана) Канит долго выжидал в тени сосновой рощи, высматривая между лапами молодых сосен знакомые шатры и кибитки в углублении оврага, подыскивая подходящий предлог для своего появления здесь. Наконец придумал.