Саврасов

В мае 1875 года Софья Карловна переехала с детьми на дачу в Троице-Сергиев посад. Вещи отправили туда на поезде, а это удобнее, чем везти их на громыхающей телеге ломового извозчика. Поселились в Штатной слободе, в доме мещанина Ивана Никулина. Алексей Кондратьевич прожил здесь с семьей почти все лето. В Москву он ездил по своим делам лишь изредка.

Здешние места привлекали художников. Милая сердцу каждого русская равнина. Поля, где колышутся поспевающие рожь, овес. Зеленые берега речушек с крутящимися струями омутов. Рощи, перелески, зовущие в жару под сень своих берез, елей, дубов. Все располагает к сосредоточенной работе. И щедрая по-летнему природа, и объявшие мир тишина, покой. Недалеко от Сергиевой лавры, по Троицкой дороге, пряталось за деревьями парка принадлежавшее Савве Ивановичу Мамонтову поместье Абрамцево, которому вскоре предстояло стать своеобразным художественным центром, местом творческого труда и отдыха крупнейших русских художников И. Е. Репина, В. Д. Поленова, В. М. Васнецова, К. А. и С. А. Коровиных, Н. В. Неврева, В. А. Серова, И. С. Остроухова, В. И. Сурикова, М. В. Врубеля. Художники, архитекторы, артисты, составившие «мамонтовский кружок», будут воплощать, по сути, те же идеи, что и Саврасов. «Мы только тогда и внесем свою лепту в сокровищницу всемирного искусства, — заявит Виктор Васнецов, — когда все силы свои устремим на развитие своего родного искусства, т. е. когда с возможным для нас совершенством и полнотою изобразим и выразим красоту, мощь, смысл наших образов, нашей русской природы и человека». В окрестностях Абрамцева художники найдут тот самый типичный пейзаж средней полосы России, который предстанет на полотнах саврасовских учеников. Но Алексей Кондратьевич окажется вне этой среды художников. И не здесь ли пройдет тот трагический рубеж, за которым начнется уже другая жизнь Саврасова?..

Он проводил дни в уединении, бродил по окрестностям, писал этюды. И вдруг спокойное течение жизни нарушилось, все всполошились: в посаде объявилась холера, в ближних деревнях — сильный падеж скота. К счастью, все обошлось благополучно, к началу занятий вернулись в город.

Шел 1875 год. В Москве в Славянском базаре устраивались музыкальные вечера. В «Орфеуме», в доме Воейковой, у Мясницких ворот, — танцы. В модном французском магазине Луизы Бари — выставка дамских шляп. У Москворецкого моста продавались дикие австрийские соловьи. На Никольской, в доме Алексеева, в галерее, потрясала своими мощными телесами Екатерина-великанша, саксонка, прикатившая с Венской всемирной выставки, проездом в Санкт-Петербург. В Зоологическом саду, во время большого гулянья, совершил полет на воздушном шаре воздухоплаватель Шперлинг…

…Беда подкралась незаметно, исподволь: Саврасов стал выпивать. Ему хотелось забыть, хотя бы на время, о своих горестях и неудачах, о постоянных материальных затруднениях, о злобных нападках прессы. Он чувствовал себя одиноким. Жена не проявила должного понимания, сочувствия. Она могла сказать: не обращай внимания на наши трудности. Работай, пиши картины, и все поправится, настанут лучшие дни. У тебя талант, огромный талант, используй и развивай то, чем наделила тебя природа. Но Софья Карловна, наоборот, все тяжелее переживала свои обиды.

Многие годы Саврасов был совершенно равнодушен к вину, если и позволял себе выпить немного, в меру, то в дни семейных торжеств, по праздникам, когда приглашали гостей или сами бывали в гостях. Но постепенно, незаметно для него самого и для окружающих он стал испытывать к алкоголю всевозрастающее влечение.

Сначала казалось, что в этом нет ничего страшного, ведь он не выходил за рамки дозволенного, не терял рассудка, да и здоровье у него богатырское. Так рассуждала и Софья Карловна и на первых порах не пыталась останавливать, сдерживать мужа. Но довольно скоро стало ясно, что пристрастие Алексея Кондратьевича к вину не столь уж безобидно. Он все чаще бывал нетрезв. В доме стали разыгрываться неприятные сцены. Софья Карловна в таких случаях удаляла детей, старалась скрыть от них ненормальное состояние отца. Теперь она поняла, какая опасность грозит мужу, и начала применять все средства, чтобы избавить его от дурной привычки. Уговаривала, стыдила, просто прятала графин с водкой. Все это, однако, не помогало. Доводы жены, ее слова о том, что вообще нехорошо пить, вредно, что это пагубно отразится и на его здоровье, и на его работе, занятиях, что подрастают дочери, нужно подумать об их будущем, — все это не действовало на Саврасова. Он молча выслушивал жену, соглашался с ней, давал туманные обещания… и продолжал поступать по-своему. Он считал, что может в любой момент остановиться, прекратить пить или употреблять алкоголь лишь изредка. Но, как и многие начавшие пить люди, Саврасов заблуждался, переоценивал свои возможности. Он не сумел преодолеть свой порок.