Друг на друга все спихивали сомнительную «честь». Взял на себя поганую миссию участковый пристав Замайский. Блестящий сыщик по уголовным делам, игрок, шулер, вечно подсудный и вечно спасаемый полицией от суда и Сибири за сыскной свой талант.
Этот веселый и жуликоватый циник явился к студентам шут шутом — кланялся на все четыре стороны, приговаривая: «Черт меня побери!» Как было не улыбнуться — черт не брал этого ражего, рыжего детину.
— Дозвольте папиросочку покурить? — За плечи приобнял Амфитеатрова, чутьем почувствовав в нем одного из закоперщиков. — А это никак сынок добрейшего Тимофея Саввича? — приметил и сынка купеческого. — Славные вы ребятки! Право, хорошо бы к девочкам — ха-ха!..
Рыжий полицейский шут так всех очаровал, что оставалось только получить гарантии. Надоели уже университетские баррикады.
— Всем давно ко щам пора. Эх, господа! Со вчерашнего-то, поди, проголодались? Я так вот еще и не опохмелился. — Он скорчил кислую рожу. — Давайте-ка кончим это дело тишком да ладком, а? Надо же и нас, полицию, пожалеть: продрогли во дворе. Ведь даже обер-полицеймейстер не смеет к вам входить! Ну, инсургенты!
Льстило такое уважение.
Полицейский балагурил, а сам цепко запоминал физиономии и одежду студентов, особенно из первых рядов.
— Мы вас выведем из университета, чтоб никто не тронул. Для близиру препроводим в Бутырку, для успокоения общественного мнения, — а там расходитесь, разъезжайтесь. Я получил в том слово обер-полицеймейстера. И я слово сдержу, господа студенты!
Длинной черной змеей потянулось шествие не то арестованных, не то демонстрирующих студентов. Сразу молва пошла: «Хождение в Бутырки!» Распоряжался тот же Замайский. Откуда ни возьмись объявился и Илюша Тиханов; он лукаво перемигивался с приставом. Вдруг стало ясно, что это неспроста. Не он ли и подстроил всю эту вчерашнюю катавасию. Савва, идущий, как и положено, в первых рядах, толкнул Амфитеатрова локтем:
— А ведь он стукач. Как это мы раньше не догадались? Ты слышишь меня, Амфи?
— Слышу, Хан, и о том же думаю. У нас ведь одна несуразность налезает на другую. Но в таком случае как приставу верить?
— Уж лучше с приставом дело иметь. Пошел прочь, иуда! — погрозил Савва кулаком подошедшему было вчерашнему вожаку. — Замайский, уберите эту гниду, иначе мы не пойдем дальше!
Само собой получилось, что верховодили теперь Амфитеатров и Савва Морозов. Пристав был умный человек, присвистнул:
— Фьють, Тиханов!
Надо было видеть, как убегал от своих же товарищей недавний вожак! Ему пришлось прорываться через очередное кольцо охотнорядцев, которые от души выместили на нем обиду — драной вороной он в какой-то переулок улетел. Хорошо еще, что охотнорядцы сегодня были не в азарте. Весь вид их говорил: буде, вчера нас подставили!
Изгнание из своих рядов Ильи Тиханова развеселило студентов. Чего особенного — ну, идут в Бутырку! Говорят, от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Эка невидаль!
Бодрости прибавляли сопровождавшие их теперь, и чем дальше, тем больше шарабаны, коляски, пролетки и даже кареты с встревоженными родичами. Слухи быстро расходятся. Богатейших купеческих да дворянских сынков не замай! Родичи вставали в экипажах на ноги, чтобы лучше видеть своих арестованных чад, совали казакам и Замайскому деньги, бросали в толпу студентов цветы. Но близко родичей не подпускали: большое нарушение на виду у всего города.
Савве Морозову кучер, тишком от отца присланный матерью, рукой махал:
— Я тутатко! Матушка беспокоится.
— Ничего, Морозовы выручат. Так и передай матушке, Данилка!
Но выручили студенты Петровско-Разумовской земледельческой академии. Здоровенные бугаи, не чета хлипким филологам и клистирам. Прослышали, что университету плохо приходится, и вот пришли на помощь. Началась такая свалка, что полицейские не знали, как ноги унести. Пристав Замайский без оглядки бежал, уж и не рад был, что в угоду начальству затеял это «хождение в Бутырки».
Вдобавок ему же и свинью подложили. Все-таки было у него некоторое понятие о чести, делать обыски он не договаривался. А тут, в отсутствие студентов, и эту глупость совершили. Известно, у любого начальника, даже не падкого на взятки, две руки, и правая не знает, что делает левая. Кто-то вновь решил отличиться и дал распоряжение пошерстить все аудитории. Револьверов вчерашних поискать или, может, прокламаций. Надо же было хоть что-то найти, чтобы полицейскому глупость прикрыть.
Но профессора-то те еще оказались! Где ключей не нашлось, где и самих профессоров не оказалось, а на химическом факультете вообще истинный конфуз вышел. Когда заявились бобики, молодой и всеми любимый органик с мирной фамилией Морковников поднял над головой трехлитровую банку, за стеклами которой что-то устрашающе ухало, и крикнул:
— Подите прочь! Сейчас взорву всю лабораторию!
В страхе отступили бобики, крестясь:
— Свят! Свят!
А органик еще вдогонку им пустил:
— Ужасающее оружие! Личное изобретение петербургского профессора господина Менделеева, сделанное на основе взрывчатого вещества под названием спиритус грандиозус.