Савва Морозов

Талантов у Морозова было много, и всем им он жаждал найти применение. Ему было мало заниматься чем-то одним, он искал разнообразной деятельности и во всем желал достичь вершины, хотел задействовать все краски своей души. Различные таланты и талантики тянули Морозова в разные стороны, иной раз надолго увлекая его ум в сторону от того, в чем он был сильнее прочего. Чем больше талантов, чем больше душевных красок Морозов задействовал, тем сильнее бушевали его внутренние страсти. Они словно побуждали: надо успеть опробовать всё. Иначе говоря, мощное честолюбие звало поспеть всюду, везде состояться и повсеместно быть первым.

Когда наблюдаешь за этим человеком, возникает стойкое впечатление, что ему стоило немалых усилий остановить свой выбор на чем-то одном, сконцентрировать силы на решении главного вопроса. Для этого Морозову требовалось проявить недюжинную выдержку: мало что «цепляло» его всерьез и надолго. Савва Тимофеевич увлекался тем или иным занятием, но, если оно ему надоедало или разочаровывало, мог «перескочить» с одного дела на другое. Порой для этого у него имелись веские основания.

Испытывая сомнения в собственных силах, Морозов боялся не раскрыться, не найти себя, не суметь реализовать природные таланты и склонности. Всю свою сознательную жизнь он занимался неустанными поисками своего поприща, мечтал о большом деле. Таком, которое подтвердило бы, что он живет не зря, что его ум и талант для чего-то необходимы, которое, наконец, придало бы ему жизненных сил и уверенности в себе. Никольская мануфактура для него таким делом не являлась: ему явно не хватало для полной реализации быть лишь фабрикантом. К тому же фабрикантом, связанным стеснительными обязательствами по отношению к семейству. Широкая общественная деятельность долгое время радовала Савву Тимофеевича и даже сделалась предметом его истинной гордости. Но трагический обрыв ее вновь сократил поле применения его талантов. Примерно то же произошло и с его отношением к театру.[99]

Работа являлась для Морозова смыслом жизни, он, по словам Немировича-Данченко, «работал с энергией» — правда, только в том случае, если дело приходилось ему по душе. Чувствуя, что находится на своем месте, Савва Тимофеевич трудился с полной отдачей, не щадя собственных сил и проявляя колоссальную работоспособность. Этот человек умел увлекаться, отдаваясь новому делу целиком и без остатка. Но не всегда подобное самопожертвование оказывалось оправданным. Поняв в какой-то момент, что увлечение завело его не туда, что «своего» дела он так и не нашел, Морозов впадал в меланхолию… Но это — потом. А сначала он действовал, притом весьма активно.

При необходимости Савва Тимофеевич мог на протяжении длительного времени работать без перерыва, в выходные и по ночам. И всегда решал дела основательно, добросовестно, стараясь не экономить на качестве. Так, Немирович-Данченко отмечал в письме Станиславскому от 5 августа 1900 года: «Сав[ва] Тимофеевич] работает очень хорошо, много и внимательно, и в этом отношении очень меня порадовал».[100] Сам Станиславский, обращаясь к Морозову, писал: «Я помню, как уходящие на отдых актеры после вечерней репетиции сталкивались с Вами у входа, в то время когда Вы приезжали в театр на спешные ночные работы. Во время общего летнего отдыха Вы один оставались в Москве, неся в течение нескольких лет подготовительные работы к наступавшему сезону».[101] А во время строительства нового здания для Художественного театра, которое надо было осуществить в кратчайшие сроки, Морозов в буквальном смысле слова денно и нощно находился на строительной площадке. «Постройка театра была совершена в несколько месяцев. Морозов лично наблюдал за работами, отказавшись от летних каникул, и переехал на все лето на самую стройку. Там он жил в маленькой комнатке рядом с конторой среди стука, грома, пыли и множества забот по строительной части».[102]

Переход от дела к вынужденному безделью, так же как и обратное странствие, — это вехи, по которым можно понять эмоциональный настрой Морозова, ощутить темп жизни, которому он подчинялся в тот или иной период биографии.

В голове Морозова постоянно строилась своего рода «иерархия» занятий: дела более важные — которые в наибольшей мере соответствовали складу его личности, дела менее важные и совсем уж неважные. Чем выше в этой иерархии оказывалось то или иное занятие, тем больше Савва Тимофеевич старался уделить ему сил и времени. Правда, из-за внешних обстоятельств он не всегда мог выбирать.