Савва Сторожевский

Для верующего человека — христианина — образом такого города-прибежища был в первую очередь Небесный Град Иерусалим — прообраз будущей жизни человека, которая ожидает его после завершения мирского пути. Для человека, не вполне расставшегося с некоторыми языческими представлениями о природе, таким местом стал символ возрождающегося из пепла града Китежа — скрытого или скрывающегося от посторонних глаз, спасённого и спасаемого от врагов, не сдающегося завоевателям, исчезающего из видимого земного пространства, опускающегося на дно священного озера, но при этом — чудом сохраняющегося и заодно сохраняющего всех своих обитателей. Поиски такого города на земле были чаянием многих поколений мечтателей. И если его нельзя было найти, то вполне можно было попробовать создать и построить в реальности.

В некотором роде прообразами таких Небесных Градов становились, например, строящиеся монастыри — обители, куда некоторые люди уходили от мирских забот, отказываясь от участия в мирских «злодеяниях». Здесь они с вновь обретёнными иноческими именами создавали новый уклад жизни (для XIV столетия — как мы помним — уклад внутренний, самоуглублённый, медитативный, исихастский).

Созданная во времена Сергия Радонежского — Московская, а затем его учениками и последователями — Северная Фиваида новых обителей многократно увеличивала тогда среди русских людей ощущение уверенности и защиты от жизненных напастей. Именно в те годы и появляется, по нашему мнению, в русской духовной среде едва зримая, необычная и в ясном виде вообще не сформулированная идея: Небесного Града в центре Русской земли.

Есть все основания предполагать, что затеянное князем Юрием Дмитриевичем вместе со старцем Саввой Сторожевским активное и невиданное доселе одновременное строительство вблизи Москвы, в Звенигороде, соседствующих города («Городка») и обители было воплощением этой концепции в реальности. Это и стало основанием для появления в дальнейшем некоего представления о Звенигородском крае, как одном из символов Небесного Града. Вот почему, несмотря на уже известное нам старание великокняжеских московских летописцев замалчивать и «стирать» из документов историю Звенигорода и всего, что было связано с деятельностью князя Юрия Дмитриевича, место это необычайно высоко почиталось в течение столетий и привлекало множество паломников (в настоящее время только в год Саввино-Сторожевский монастырь посещает до 300— 500 тысяч паломников, и по этому исчислению он держит третье место после таких духовных центров, как Троице-Сергиева лавра и Серафимо-Дивеевская обитель).

После XVI века монастырь в Звенигороде стал одним из главных духовных центров правящего рода Романовых (царь Алексей Михайлович вообще построил здесь свой дворец — дабы править прямо в монастыре!), а уже в конце XIX — начале XX столетия место это возродило почитание Града Небесного в русской культурной среде.

Среди деятелей Нового времени, XX века, последовательно развивавших эти убеждения, следует выделить писателя Алексея Ремизова, создавшего ещё до отъезда в эмиграцию символическую книгу «Звенигород Скликанный», а также художника и философа Николая Рериха, выдвинувшего концепцию построения нового Звенигорода — некоего центра мировой духовности, концепцию, которую по сию пору упорно осуществляют его последователи, в частности, возводя в наши дни в горах на российском Алтае, в предгорьях Тибета город с абсолютно таким же названием.

Вспомним и о следующем. Звенигород представлялся именно как Русский Иерусалим, в XX веке заменивший собой русский же град Китеж. Позднее появлялись идеи Нового Иерусалима — но в виде копии, даже — монастыря-копии (например, в городе Воскресенске под Москвой), то есть простого повтора Старого Иерусалима. Во времена жития старца Саввы и его учителя — Сергия Радонежского ещё не стремились к построению точной копии Небесного Града, так, как это делал патриарх Никон в XVII веке. В период духовного возрождения Руси последователи Сергия Радонежского хотели строить будущее сами, по-новому, они изобретали, искали — и не только в устроении монашеской жизни, но и в архитектуре, миниатюре, летописании, духовном пении и иконописи. Именно Савва Сторожевский стоял у истоков появления первых идеальных образцов раннемосковских каменных храмов, а также иконотворчества Андрея Рублёва.

Строительство и обустройство князем Юрием и преподобным Саввой Звенигорода и Сторожевского монастыря было одним из образцов устроения Новой, Небесной жизни на Руси вообще. И, видимо, то была одна из наиболее удачных попыток, раз символ Небесного Звенигорода и по сей день считается уникальным и неповторимым, сакральным, каким-то предощущением будущего и, наконец, в некотором роде — единственным из оставшихся в сознании народа от той эпохи.