Савва Сторожевский

Однако Служба и Житие преподобного Саввы создавались значительно ранее других известных трудов гимнографа Маркелла Безбородого. Этим и можно объяснить такое различие. Будучи моложе, он либо не знал, либо, скорее всего, еще побаивался и не позволял себе такое вмешательство в текст богослужения — в виде закодированного краегранесия — зашифрованного акростиха с собственным именем. И уж точно он не был готов тогда к созданию азбучного акростишия с включением в него сокращенной подписи. Хотя благодаря своим «шифровкам» он стал одним из основателей традиции азбучных канонов на Руси, которая была подхвачена и развита только столетие спустя — в XVII веке.

Вот для примера один из образцов «шифровки» Маркелла, которую он оставил в Службе Иоасафу, царевичу Индийскому. Если мы начнем последовательно выписывать начальные буквы тропарей, построенных в виде акростиха, то прочитаем: «Цр iасф пне млбн прншу в пснх убги Мркл». Краегранесие здесь сочетается с исключением большинства гласных букв. А если мы попытаемся их вставить в нужные места, то легко прочтем: «Царю Iоасафу пъние молебно приношу въ песняхъ убогiй Маркеллъ». Излюбленная подпись гимнографа и агиографа — «Мркл» — встречается часто в заглавных буквах строк его трудов.

И, наконец, в подтверждение того, что Житие и Служба Савве Сторожевскому были созданы именно Маркеллом, внимательный анализ их содержания подтверждает частичное совпадение текстов, что естественно приводит к утверждению единого авторства обоих произведений. А так как одно из них — Житие — точно подписано и им удостоверено, то, значит, и другое — Служба — скорее всего результат творчества того же человека.

Откуда черпал информацию для создания Жития Маркелл Безбородый? Откуда он брал сведения о Савве Сторожевском? Ведь живых свидетелей быть уже не могло, как не осталось никого, кто бы мог слышать их рассказы. Трудно было найти и кого-то из близких учеников преподобного. Скорее всего, он имел прямые контакты с современными ему старцами Саввино-Сторожевского монастыря, долго проживал в его стенах. Именно в это время он подписывается «инок Маркелл», потому и возникли предположения, быстро, правда, отвергнутые, что он мог быть даже в числе братии Звенигородской обители. Подтверждений этому факту нет, но нет и опровержений. А почему — нет? Пусть даже короткое время он мог быть иноком Саввино-Сторожевского монастыря, что давало ему гораздо больше возможностей для создания Жития основателя обители. Во всяком случае, нет никаких доказательств, которые бы исключили такую возможность. Напротив, есть одно указание, которое может косвенно подтвердить прямое отношение Маркелла к Звенигороду. Он озаглавил свое Житие так: «Сказание о житии и от части чюдес исповедание преподобнаго отца нашего Саввы» (цитирую по рукописному списку XVII столетия. — К. К.). «Отца нашего» — это словосочетание иногда встречается как обычная норма в начале житий святых. Но так могли называть и игумена-основателя обители — иноки из числа данной монастырской братии. По крайней мере, слово «нашего» трудно отнести к образному изречению Маркелла, которое бы подразумевало общерусское отношение к святому старцу, как к общенациональному «отцу». Говоря «отца нашего», Маркелл явно относил себя к числу «сынов», то есть учеников или последователей Звенигородского чудотворца, а это еще раз наводит на мысль о том, что он имел некоторое, пусть и временное, отношение к Саввино-Сторожевскому монастырю.

Если внимательнее приглядеться к тексту Жития, то станет заметно, что основными источниками и образцами жизнеописания преподобного Саввы стали уже широко распространенные жития Сергия и Никона Радонежских. И ясно — почему. Один был учителем Саввы, другой — сподвижником, которого он сменил на посту игумена Троицкой обители. Маркелл выбрал эти жития еще и потому, что они рассказывали о реальных современниках старца, в значительной степени повлиявших на его жизнь и судьбу.

Тексты этих житий и текст жизнеописания Саввы на самом деле весьма близки. У Епифания Премудрого и Пахомия Логофета Маркелл заимствует идею благословения на битву (как это было с Сергием Радонежским и Дмитрием Донским). Но включая в Житие Саввы Сторожевского повествование о походе князя Юрия Звенигородского в Волжскую Булгарию, он не случайно упоминает в числе покоренных русскими дружинами городов и Казань. Важность и злободневность темы была очевидна, особенно если мы вспомним годы, когда писалось это Житие. Иван Грозный как раз почти что повторил маршрут сына Дмитрия Донского и поставил в разорении Казани последнюю жирную точку.