Савва Сторожевский

Именно об этом мне приходилось думать в первую очередь, когда я начинал работу над книгой о преподобном Савве Сторожевском. Слово «преподобный» означает — святой из монашествующих, стяжавший высочайшее нравственное достоинство своими подвигами и чистотой жизни. В церковном мировосприятии этот эпитет — «преподобный» — принято всегда ставить перед именем почившего святого инока. Однако мы намеренно почти не станем употреблять его в книге, дабы не появилось у светского человека ощущения некоей «древности» обитавшего на Звенигородском холме старца. Кстати, слово «старец» также не совсем обыденное. Для тех, кто живет в монастыре, оно имеет особенный смысл. Нам придется в книге гораздо чаще употреблять именно его, и пусть читатель воспримет это даже в буквальном, мирском смысле — ведь мы будем говорить о человеке, который прожил очень долгую жизнь. И на поверку оказывается, что она важна и интересна, как и все его наследие, которое настолько актуально и живо сегодня, что продолжает играть немаловажную, хотя и незаметную на первый взгляд роль в нашей современной истории.

О процессе работы

Решение написать эту книгу, честно говоря, было не простым. Работа над текстом заставила автора принять необычные для него решения: время от времени буквально уходить от простых фактов истории, избавляться от давления бытовых подробностей, изменять «ракурс» обычного восприятия реальности и прошлого. Вот почему читатель встретит множество предположений и гипотез, столкнется с некоторыми разногласиями между писанием и преданием, и уж точно — окунется в переплетение жанра жития и обычной биографии.

Автору также показалось, что без личного восприятия событий давно ушедшей эпохи тут никак не обойтись. Переживание истории, её субъективное восприятие — не всегда объективный путь к созданию образа того, о ком пишешь. Но в данном случае это иногда оказывалось почти единственным способом изложения, без которого книга бы просто не появилась. Об удачах и неудачах — судить читателю.

Кроме того, автору некоторое время мешала и буквально останавливала мысль: взявшись рассказать о жизни святого человека, что ты можешь в ней понять? Наверное, явное преувеличение считать, будто сможешь найти какие-либо ответы на вопросы, волновавшие миллиарды людей тысячелетиями и в поисках которых поколения обращались к учителям, мудрым старцам, духовным проповедникам и наставникам. Хоть и пожил ты на свете, но все-таки ничтожно мало по сравнению хотя бы с тем, о ком собираешься писать. Да и вообще — насколько ты сам способен приблизиться к краю великой и неизмеримой бездны, именуемой благодатью и величием Духа?

По истечении времени писания вот что я скажу по этому поводу, уважаемый читатель. Если бы мне пришлось пойти путем поиска ответов на все эти вопросы, то на это ушла бы вся жизнь, а книга так и не увидела бы свет. Однажды я вдруг понял, что мои мудрствования и какие-либо потуги на духовные подвиги здесь вряд ли помогут. Нужно было просто сосредоточиться и отдаться течению трудовых будней. А появившаяся вдруг душевная простота формы сама стала диктовать последовательность текста, отдельные темы и главы. В какой-то момент я, наконец, просто почувствовал, что могу писать о самых трудных фактологических или духовных перипетиях легко и свободно, если не буду стараться «изобретать велосипед», лукавить, убегать от исторических реалий или строить баррикады собственных иллюзий. И чем проще у меня получалось, тем свободнее я себя ощущал, тем легче становилось «управлять буквами и словами», которые словно бы сами выстраивались в нужную последовательность.

Хотя задача и вправду была не из легких. Ведь в этой книге речь пойдет о человеке, которого в действительности принято величать святым.

Об описании святости

Жизнеописание святого в древности называли Житием, считавшимся в некотором роде «словесной иконой». Эта традиция сохранилась по сию пору. Но можно ли жития считать обычными биографиями? Дела земные и дела небесные, для одних реальные, а для других — совершенно фантастические, пересекаются, сосуществуют и соседствуют в житиях, словно миф и реальность, как чудеса и прагматический, материальный взгляд на вещи. «Словесная икона» словно повторяет икону буквальную, на которой изображение символично, и его трудно назвать реалистическим.

Добавлю к этому, что, по моему предположению, «ценность» исторической личности можно иногда «измерить» с помощью нехитрого способа. Представим себе следующее: убираем (хотя бы виртуально) какого-то человека из истории, стираем, так сказать, из памяти компьютера цивилизации. Не было его, и всё тут! Многое ли изменится в результате, или наоборот — ничего? Ответ на этот вопрос и есть некая мера степени важности человека, а именно — что он оставил после себя. Конечно, «идея» эта не очень нова и весьма субъективна. Но…