Сажайте, и вырастет

Я создаю паутину из десятков фирм. Между ними ведется, для понта, какая-то деятельность, переводятся какие-то деньги, те или иные суммы появляются и исчезают то в кассе, то на банковских счетах. А все для того, чтобы упрятать чей-то чужой миллион, то ли украденный, то ли заработанный на продаже того, что продавать то ли можно, то ли нельзя. Чей это миллион – я понятия не имею. Какая мне разница? Человек, приезжающий ко мне в костюме «Валентино» на автомашине «мерседес», дабы лично отдать распоряжения относительно миллиона, может быть частью системы чьих-то хитроумных понтов.

А вот более продвинутые понты: это когда миллион – не один, их пять или даже десять, а распоряжаться приезжают тихие, скучные, скромно прикинутые ребята на потертых «Жигулях». С такими я веду себя очень осторожно.

Пыльный подвал, где я срубаю свое бабло, давно пора поменять на лучший, более просторный и светлый, но все некогда – руки не доходят. Я не успеваю. Желающих запустить в наш подпольный банк свои деньги и тем спасти их от бессердечных налоговых сборщиков – все больше и больше. Ни я, ни мой босс не обращаем внимания на мелочи. Нам смешны бизнесмены, расходующие время на покупку кожаных кресел, ковров и аквариумов. Наши понты не в пример жестче. Купюросчетные машины, недавно закупленные нами, стоят дороже, чем наши автомобили.

Ящик моего стола набит чужими паспортами. Все они утеряны, украдены или обменяны на пару бутылок водки. Сейф переполнен долларами или рублями. Если сей момент в подвал зайдет милиция, я не смогу объяснить, откуда взял паспорта и деньги, и лишусь и того, и другого. Поэтому все мои действия направлены на то, чтобы стать как можно незаметнее. На двери моего подвальчика нет никакой вывески, и не стоит у крыльца сверкающий хромом «Бьюик» или другая такая же глупая железка. Я не хлопаю дверями машины, не кричу на пути к крыльцу в мобильный телефон. Арендную плату за офис вношу с некоторым опозданием. Как настоящий средний предприниматель. Торгую, с понтом, товарами народного потребления. Маленький бизнес для поддержания штанов...

Вечером просветленный муж похавал насущной баланды и мирно уснул.

ГЛАВА 18

1

Но в середине ночи он проснулся, ощущая беспокойство и неясный вопрос, зреющий внутри, – и одновременно ответ.

Прошедшим днем прозвучало что-то важное. Какое-то правильное слово было найдено и произнесено – но какое?

Лефортовская тишина – не тишина. Оба моих друга самозабвенно храпели. Толстяк лежал на спине, и его живот мерно колыхался в такт дыханию. Фрол пребывал в позе эмбриона, обняв костлявыми руками подтянутые к груди колени. Выражение его лица казалось очень детским, беззащитным, непосредственным, и я немедленно пожалел этого человека, погубившего свою жизнь, растратившего ее на ходки по тюрьмам и лагерям моей жестокой Родины.

Не повезло! – вспомнил я, и сон окончательно отлетел. Вот она, та самая формула, простая и точная, озвученная несколько часов назад! Не повезло. Именно так. «Ему не повезло»,– сказал человек, едва со мной знакомый. Понаблюдав за моим поведением каких-то две недели, он – неосознанно, конечно, – выразил самое первое и самое, стало быть, точное впечатление обо мне как о функционирующей личности. Не повезло.

Желтая лампа в сорок ватт цедила вниз, на троих неподвижных мужчин, скупой свет. Предметы отбрасывали замысловатые тени.

Где я? Зачем я здесь?

«Не повезло»,– сказали про меня. Что за слово такое? Кто его придумал? Зачем большинство людей так обожают апеллировать к этой смешной метафизической категории? Где оно, мое личное невезение? Оно, может быть, пряталось в той деревне посреди холмов и перелесков, в краю мелких, медленно текущих речек, на половине пути между Москвой и Рязанью, куда пятьдесят лет назад судьба занесла моего деда, уроженца Нижегородской губернии?

Там, в большом селе из трехсот дворов, я провел свои младенческие и детские годы, а когда немного подрос – понял, что слишком честолюбив, чтобы оставаться навсегда в тихом, скучном месте, где люди и птицы кричат хоть и громко, но редко.

...Нет – заявил я самому себе, ворочаясь, сминая жесткую тюремную подушку. В своей родной, серой, молчащей деревне, утопающей зимой в снегу, весной – в грязи, а летом – в зелени, я не найду причин моих неудач. Наоборот, я горжусь и всегда гордился тем, что я – деревенский человек. Провинциал.

Именно провинциалами прирастают богатства столиц. Именно энергичные приезжие играют первые роли в бурных, беспорядочно суетящихся, сверкающих огнями городах. Если бы Бог не любил меня, он создал бы меня москвичом: хладнокровным, жадноватым, благополучным, знающим толк в удовольствиях, комфортным существом. Таким, как мой рыжий адвокат.

Но я – не он. Я – провинциал! Приезжий. Чужак. Я лезу и карабкаюсь. Напрягаю жилы. Я голодный и активный. Именно таким желает видеть меня Создатель. Здесь – его подарок; моя удача.